...Entrance... into... dreams...

...Оно внезапно обнимет глазки, круглые и с любопытством глядящие на белую-белую долину вокруг (пришла зима) и...
Их крошечный хозяин (жучок) глубокомысленно пошевелил усиками и крылышками - следовало не спать, не упустить каждый миг, что будет тут, в по-белоснежному новом мире... Но вот солнце играло-играло искорками на снегу, сменилось точно выточенным из льда кругляшком (луна)... Искорки из снежинок словно унеслись в небо и теперь сияют оттуда (это звезды)...
Жучок еще раз внимательно посмотрел на стертые ветерком следы в мягкой, пушистой, но холодной тропинке - так было, и будет, пока зима... Ему стало грустно, захотелось взлететь, попросить у ночного сияния вернуть зеленые травинки и...
Он почувствовал, что летит, хотя мокрые в дожде и припорошенные снежинками, крылышки его еще миг назад не хотели летать! Он летел и видел впереди бесконечную, мягкую, завораживающую долину ("Она есть и даже снится" - с умиротворением подумал жучок и с осторожным трепетом следил за своим полетом неведомыми внутренними глазами - тихо...
Переливается жемчужинками снег, точно пена со дна сказочного моря подняла их, самые красивые, невиданные, и теперь они кружаться в невидимом хороводе... Мороз, а как-то тепло, воздушно убегает от его глазок дальше долина, белая и ласковая свой белоснежностью ("Вне сомнения, это лучшее, что может быть, и оно со мной!" - обрадовался крылатый малыш и...
Летит-летит-летит... Хотя он видел - его забавное, хрупкое маленькое тельце осторожно присело на кусочек бескрайней долины и... сонно моргнув, закрыло глазки, тоненько засопело, а долина все сияет, все летит... "Я вижу во сне... - Я сплю... А она и там - вот здорово!" - восхитилась кроха и, делая это в дреме своего сна, незаметно бережно прижала частичку этого белоснежного мира (пушистое облачко снега)...
Снег все незаметно летал, падал, бережным одеяльцем укрывал долину, как бы погружая в сказку мерцания белоснежных мгновений...
Тихонько глазки, круглые, смышленые, поймали узоры снежинок перед собой, летая все вдаль, убегая вместе с равниной (они напоминали алмазики, словно неведомая фея рассыпала капельки своего водяного платьица, торопясь, а они застыли)... Мгновение застыло... в полете - белоснежная равнина летела перед глазами спящего жучка, хотя он знает - это сон...
Она аккуратными шагами шла по ниточке его ощущений, соединяя нить солнышка и лунный лучик, рассыпая в капельках дождя и звездочках блеск снежинок, кружилась и летела вдаль, точно сон...
Летит...
Белоснежная, летит в тишину, вдаль...
...Enterance... into... dreams...
...Оно мягко обнимает глазки, круглые и с радостью и благодарностью за то, что это все есть, глядящие на белую-белую долину вокруг (пришла зима)...

...Сказка... диаманта...


... Одним прекрасным днем Твайлайт прибежала к своим подружкам взволнованная.
- Представляете, исчезла Ее Высочество Селестия! А рядом с ней замок возник, большой, страшный, везде грифон нарисован...
- Ой, можно подумать, мы впервые с грифонами дело имеем! - перебив, весело подмигнула Рэйнбоу-Дэш ахнувшим пони, вспоминая свою отпетую приятельницу, - Разберемся...
С этими словами молнией полетела радужная лошадка в сторону дворца Селестии. Она долго не могла понять, где Ее Высочество - не было никого, кроме Луны.
- Ваше... - робко обратилась она, поклонившись, но принцесса задумчиво и понимающе кивнула, потом сказала:
- Она вернется...
После - молча вновь стала смотреть в окно, откуда виднелся страшный и странный замок с изображениями грифона...
Там тоже не было никого, кроме спящей прелестной, сияющей девушки в прекрасном длинном платье, с точно белоснежным лицом, пушистыми ресницами и переливающимися воздушными... радужными волосами. "Это Ее Светлость!" - ахнул Спайк, балансируя на тонких решетчатых жердочках окна (кроха-дракончик тоже встревожился исчезновением Селестии и первым кинулся на поиски, как только услышал подозрительный, зловещий крик не то орла, не то льва окна замка своей белоснежной правительницы)...
Тут ему пришлось пригнуться и старательно глядеть во все глаза, как только за окном к спящей девушке стал приближаться огромный грифон, со строгим взглядом, острым клювом и когтями, с рычанием...
"Не смей трогать нашу любимую Селестию!.." - самоотверженно завопил Спайк, зажмурив глаза, чтобы не видеть, как кровожадный хищник, давно им отмеченный в ночном-дневном небе их страны, бродивший по глухим ее уголкам, съест грациозную и маленькую, по сравнению с ним, фигурку.
Но как открыл глаза, от удивления чуть не упал с решетки - он увидел вместо крылатого полульва темноволосого юношу, что положил в карман сюртука крохотный диамант алого цвета (дракончик раньше приметил его на лбу грифона).
Юноша тихонько гладил Селестию одной рукой, другой проводя пассы рукой (отчего внизу распускались цветы, у каждой из пони появлялась то новая юбочка, то пирожное, то крошечный живой летающий змей-друг; замок принцесс покрывался розовыми лепестками, что осторожно кружились вокруг девушки и, падая, словно обнимали ее нежные щеки...
- Караул! - не любившая обновки, воскликнула Рэйнбоу-Дэш, недовольно рассматривая заколку, появившуюся, откуда не возьмись, - Срочно прогоняем этого грифона (магическим посланием Спайк тихонечко, если это можно сказать по его корявым словам и нервным огонечкам послания, рассказал об увиденном).
- Он украл Селестию! Нельзя ничего от него брать, вдруг он заколдовал вещи, чтоб мы уснули или забыли, а сам принцесс съесть и мы будем следующими!.. - испугалась Твайлайт.
Ее собеседницы, как по команде, обнялись и завизжали.
- Цыть! - раздалось сзади тихим голосом.
Пони обернулись и увидели Луну, ее плащ развевался, глаза, как всегда глубокомысленны, но видно было, что она чем-то расстроена.
Малышки-лошадки замолчали и притихло придвинулись ко строгой, но доброй, родной для каждой из них, сестры Селестии.
- Я прогоню его, без паники!.. - отчеканила она и пошла твердым шагом, пони провожали ее жалостливым взглядом, ведь она не вернется, как им казалось...
"Мне казалось, или ты не ушел после моего приказа?" - говорила она юноше, что, завидев ее, не стал спасать свои сокровища, рассыпанные по всей земле пони (рассерженная принцесса напрягала магическую силу рога и его дары исчезали); он лишь осторожно прижал к себе спящую Селестию.
"Позволь мне остаться!" - тихим, совсем не грозным голосом молил он, пряча свой диамант, чувствуя, что вот-вот сила волшебства коснется и его, и магический вихрь отнесет его далеко-далеко прочь от солнечных тропинок, лунных ручейков, зеленых листиков, что привели его, из любопытство, к прекрасной, волшебной Селестии...
"Ты чужой, пугаешь моих подданных, не много ль позволил себе, странник?" - все тверже становился голос не по годам серьезной Луны.
Грифон тяжело вздохнул - он не простит себе ее огорчение от испуганных ее друзей, хмурой сестры (его так умиляли ее радостные глаза, когда Селестия видела улыбку принцессы или слышала смех своих подданных); ему не жаль...
Он тихо-тихо достал свой диамант и, прежде чем как, не оглядываясь, подкинуть его вверх с пассами рук и унестись прочь грифоном, прошептал, наклонившись к Селестии: "Прощай, моя королева!.."...
- Ой... - захлопала прелестными ресничками она, проснувшись, распрямив роскошные крылья и ловя сверкающей гривой ночной ветерок, спрашивая себя, почему Спайк стороной обходил алмазы, отчего все пони хихикали, присылая ей радостные послания-приветы, а Луна задумчиво потупила глаза...
Внезапно, она тоже их опустила, отчетливо вспомнив-ощутив на своих губах поцелуй (это было точно сон, не улетающий все из сердца, ждущий вдали, точно эхо грифона и звезд, точно)...
...Сказка... диаманта...
... Одним прекрасным вечерком…

Silence

... Ночь тихонько шелестит листьями сада, дождем осыпается розовый цвет, переплетаясь сотней сказок в один сон...
Он осторожно укроет твои глаза, когда, утомленный палящим зноем рисового поля, захочешь, чтобы дракон необходимости улетел хоть на миг, и тогда...
Прелестным переливом беззвучных колоколов укроет тебя сияние невидимых лесов, где капля застыла, а время убаюкивает я ветром...
Точно луна осторожно выплывает она в выси...
Silence...




Капелька солнца...


... Отражалась в лужице, чудесная, дрожащая капелька, от которой просто не могла оторвать взгляд...
...Флатер-Шай: нежно-солнечной расцветки со светло-розовой гривой, пони любовалась ею, точно ее стоил целый мир.
"Какое чудо!" - повторяла себе Флатер-Шай, осторожно гладя копытцем краешек лужицы (та отвечала ей мягким прикосновением прохлады и приятными блестинками, в которых играли солнечные зайчики).
"Одна она, а в ней и солнышко, и луна, и звездочки" - с восхищением размышляла лошадка, с изумлением открывшая, что лепесточки не тонут в ней, а плывут, подобно лодочкам, сходятся, разбегаются, качаясь на ее глади, так и просясь в мирки фантазии и фигурок, рожденных ею.
Умиляющая всех подружек хрупкими крылышками и большими, исполненными задумчивости и любви к каждой букашке, пони мигом откликнулась сердечком на эту просьбу и увлеченно заводила тонкой передней ножкой по лепесткам, складывая их то в мишку, то в зайку, то в щеночка... То в сердечко, улыбку, маленькое солнце...
"Подумать только - ты в воде и я могу тебя потрогать на ней!" - с трепетом обратилась к своему творению Флатер-Шай, робко закрыв глазки и ощущая гривой, как переливающиеся лучики воздушного его прообраза гладили ее...
Тут ее легкого румянца щечек коснулось нечто мягкое - пони открыла глазки - рядом стоял кролик из ее волшебного домика, что сосредоточенно смотрел тоже на лужицу, но очень грустил.
Флатер-Шай сразу опустила красивую головку в печали - ее чуткая душа остро переживала чужие чувства. Она погладила кролика и, изящно отщипнув пучок травки, угостила его - пушистый малыш поблагодарил ее дружелюбный повиливанием ушек, но даже ни кусочка не съел (он все грустил).
"О, кроха... - горячо сказала пони, придвинувшись к нему - от сопереживания ему в ее бусинках глазок проступили слезинки. - Как б я тебя хотела утешить!..".
И она опустила головку, старательно соображая, что может взбодрить ее маленького друга. Вспомнила про солнышко, капелькой отраженное в лужице и теперь спрятавшееся под совсем другим, сделанным из лепестков.
Так вот, по кому он скучал! - радостно догадалась Флатер-Шай и, ни секунды не медля, разметала копытцем лепестки, снова открывая золотую капельку, греющую даже в воде (ей было не жаль своего рисунка на воде, ведь живое солнышко осталось и подарит, она верила, подарит миг радости).
И правда - увидев его в лужице, кролик счастливо запрыгал, прыгнул со всем старанием обнимать добрую маленькую красавицу, щекоча ее лапками...
Друзья увлеклись игрой и вскоре со счастливым смехом унеслись купаться в солнечных лучиках...
А они, как по волшебству... снова собрали на лужице его, тихонько оставляя светлую...
Капельку солнца...

Жучок

... Он осторожно раскрыл листочки после сна и... подумал: "Самое задумчивое - это оглянуться назад".
В капельке отражались его круглые глазки, спинка, тонкая, усики, совсем еще маленькие и нежные, рассвет преломлялся в ней и превращал в точно рубин из сказки, гладящий лучами малыша.
Где-то, в гранях волшебного этого рубина затерялось его прошлое - был уверен он и со всем старанием всмотрелся в капельку - полуовально плыли в ней листики, раскрашенные зарей, они становились бабочками, что летали, радуясь свежему воздушку и каждому облачку в небе...
Небо было малиновым - задумчивым и ярким, в нем жучок тоже был, хотя вовсе маленьким спал, и, быть может, видел алые сны, в коконе-капельке...
"Это все было со мной!" - осторожно подумал махонький хозяин самых смышленых глазок в мире и опустил их - по бусинкам их пробежало тепло, терло чего-то большого и прекрасного, преломляющегося тоже в капельке.
Жучок верил - это придет - новый лучик заката, потом окрашивающая все в магический белоснежный алмаз, лунная ниточка, она свяжет его с новым (будет рассвет)...
Он аккуратно заперебирал лапками, ползая в разные стороны по листику - алое чудо было с ним, и, как он трепетно осознал, будет, с этих пор, как он еще вовсе крошечный в этом огромном ее цвета розы мире.
"Как здорово!" - тихонько подумал жучок и осторожно погладил капельку - спинка его покрылась будто алыми крапинками, смешавшимися с его собственными, напитала силой его крылышки - и он полетел, стараясь не упустить глазками, куда улетают вместе с ним лучики рубиновой капельки...

- …Мой потерянный мир… -
( - ..Lost Lion S… -

- ….преступность остаться одному меня толкнула навострить глаза - во мне просыпался голод, что, вероятно мучил моего отца - чтобы было ради кого ноги волочить... Выхода я не видел кроме как искать себе подобных))) лед лопался в звездах, как черная дыра, дыра затягивала мою тоску, но тут меня коснулось ощущение... Кто-то рядом
Подойдя ближе увидел - подобный, родственное существо! Не видело его с момента гибели отца
существо искало опоры, оно ходило, безмолвно говорило, напоминало меня, пришло поучение отца - если это его подобный, то его надо прогонять, не то он отобьет у меня еду, женщину, жилье. Такая мысль и у него должна быть, агрессия, прохождение холодным взглядом, этого не было... Вместе с удивлением я чувствовал тягу к этому существу - это женщина!"
я начинаю ее преследовать, искать, ночью ловлю след в памяти - она, ее глаза, с осторожностью встретившие меня, ее губы, шея,.. Я хочу снова встретить их, впитаться в это, взглядом, кожей... Хочу... Это желание импульсивно бросает меня из скромного жилища - я найду ее
я не пожалею ради того, чтобы она позволила мне быть рядом, прикоснуться к ней, я приму все страхи и трудности, что сопровождают семейную жизнь - я готов ее благодарить за то, что встретил - сделаю ее женой, воспитаю наших детей
я бегу, проломленный лед вмещается в кровь (папа, ты вернешься, только в мою плоть) я еще успею возродить наш род, когда звезды переворачиваются на другую сторону, которая была скрыта от всех) размываются границы, проломленный лес сцепил в лед обе стороны, и я смогу быть ближе к ней) у будущего расширится даль
встречаю тот же изумленный взгляд - она робеет, прижимается к стенке замерзшей скалы - я ее порву, гибель - читаю ее мысли) надо ее успокоить, показываю, что не враг, принося остатки пиршества - сладенькую ягоду - она была выломлена из проваливающейся цитадели из камня
она осторожно кушает и быстренько очищает мне проход - я не дам ей уйти - еще раз, молча кланяюсь, но дрожь осталась) что ж мне делать (внезапно луна засияла будоражащим нитями, меня все стало остро отключать разум, все )
я осторожно нащупывал определение того, что возникало - она, все... Я не знаю, что со мной - она почувствовала, что имеет дело не с женщиной - это стало дразнить меня, я прикоснулся мысленно к своему сердцу и обжегся - это соблазн, и он все сильнее, сильнее... "Ко мне, ко мне зашептал я и кинулся, бешено заработав языком, облизывая ей губы..
почувствовав, что она робко забилась, еще сильнее все тело мое заработало на инстинкт - и я руками усиленно прижал ее на промерзлую траву и стал легонько-легонько покусывать ей шею (напоминанием жертвы она сводила меня с рассудка, возбуждая до дрожи в ресницах
"Нет, нет!" - задыхалась она вместе со мной, - безуспешно пытаясь выскользнуть, - "Пусти!" - пискнула она, зажмурив глаза, точно мышка в когтях. Вонзившись в это ощущение, я тихо зарычав и потрогал ей бедра
"Ах ты!.." - застонал я, осторожно касаясь губами ее сосков, - "ты моя!" она бессознательно подвинулась ближе к моему члену
никогда я еще не чувствовал, что могу иметь столько сил, чтобы держать разогретую кровь, чтобы незримо взлетать к небу, чтобы дерзнуть увидеть будущее - звезды в нем рассыпаются, блики от них, покрывая всю ее фигуру, наших детей)) оглядываюсь - она стала сдаваться, громко дыша и потирая головой о мое тело
"Все, не могу!.. " - пронеслось у меня в мозгу и, еще прочувствовав кожу ее живота, сжал коленями ее ноги и выпустил в нее то, что просилось"
после этого наступило состояние, как время повернулось вспять и еще глаза стали снова испуганными и робкими
Она показала этим - я смущаю ее, мои шаги на ее территории были тревожащими и будут такими, неужто? Несмотря на то, что было? Я пробовал еще раз прикоснуться к ней, но услышал испуганное "Ай, хватит!" - безмолвное, от которого мысли путались... В ум как будто стали скомкиваться куски льда, руки и ноги им тоже сковывались, это было больнее укуса
"Что ж, я приду после" - смиренно согнулись чуть мои ноги в поклоне и я пошел прочь, один страх сменился другим - вдруг она не забеременела, вдруг не найду потом к ней дорогу, чтоб увидеть детей?"
Я бы стал их воспитывать, приносить им еду, учить охотиться, защищал бы, они б спасли нас, продолжали б связывать нитью, незримой, что мною воспринималась, что мягкий, успокаивающий снег
ночь и день проходили в спуске дороги назад, перестаю переживать насчет своего будущего - инстинкт матери заставит ее самой прийти с ними, также робко посмотреть в глаза, но уже с мыслью - "Защити их!" - это будет мне солнцем в зиме, что-то затянувшейся в нейтральной полосе, где был отец и я, проходит ночь, луна покрывается черной сухой льдиной, становится тоскливо..
тоска, тоска - скитаюсь по горам, все ноет, как после утомительного преследования, хотя уж никого давно не преследовал, кроме меня самого, быть может, было ошибкой искать кого-то, кроме себя? Преступление было пробовать повернуть судьбу угасающих звёзд?
Не до них... Не до них, ни до кого - самосохранение, только оно, накатывает ярость - я уже неделю без еды, стада ушли или нет, умерли - отец рассказывал про пропавшие останки, снег все сильнее завывает, меня точно голос его зовет, но я боюсь... Я не могу слышать пронзительного свиста судьбы, я могу ж убежать... Но не могу - мне бежать некуда
Проходит мгновение и я понимаю - надо отряхнуться от разочарований и вернуться на круг бывшего колеса - поспал один, померз. Чтоб совсем не замерзнуть - механически ищу пищу, может, найду? Я сильный, я найду, сильнее меня нет, мне говорили!..
иду, иду, иду... Я думал, я устал продлевать взгляд на луну, она страшно замерзает, приходит страх, неприятное ощущение... Оно проходит, с пленительным запахом еды. Еда! Бегу на нее, там... Она. За время моего отсутствия она стала более робкой, но и отчужденной, точно что-то толкало ее быть злой (она беременна)
останавливаюсь - раздражающее тощий желудок и слюну обилие останков, изрытое белыми червями, просило все и всех смести на пути, чтобы хоть чуть забыть об надвигающемся и немного свои дни про наблюдать его... Но вот она, мои дети, надо быстро уходить, надо проявить благородство за то, что она есть, я же клялся, впитал в себя эту клятву!
пусть хоть один ребенок родится, жаль я его не увижу - резь в желудке напоминала о скорой кончине... Она, видно, снова ощущала, что и я, стала орать, чтобы я забыл о ней, о ее детях... "Мать ты, видите ли?!" - возмутился я, - "Я отец! Я их зачал! Отблагодарить меня, скотина!" - ору в ответ, наскакивая и царапая ее лицо...
Она разъярилась - видно меня мать так же защищала, и стала бить меня руками, крича не то со злости, не то со страха - "Уйди, забери мясо... Стой, пожалей своих детей! Дай воспитать... Дай еды!" оба мы орали друг на друга "дай" распаляя злость, повалили друг друга, стали душить... Я преступник, я уже проклял себя за страх и ярость, но нечто заведенное внутри меня не могло заставить перестать кромсать ей слабые плечи... Еда, я должен тебя отвоевать, даже если я переступлю все законы (я хочу жить!)
"Я боюсь конца света! И не хочу, чтоб ты увидела его" - перемкнуло у меня что-то в голове, и там уже не оставалось ничего, кроме как грызться... Я не понимал, откуда оно крепло во мне, отчего я не жалею никого в этой бессмысленной схватке... "Ты убийца!" - завизжала она со всей яростью и стала ломать мне крестец, не помню, чтобы я или отец могли стремиться так убить... "Ты смеешь меня так?!.. Умри!.. " - аффект бросился мне в голову и я, взяв ее зубами со всей дури бросил об лед. Миг - и упал сам
С трудом встаю, не сразу поверив в то, что до сих пор живу... Отчего-то наступает просеивание в паутину хаоса вспоминаю момент - несомненно, я родился - белое брюхо впереди так и не проснувшейся матери, седой отец, уроки его, вкусная еда, потом куда-то все пропало, он ушел и не вернулся...
Потом сознание бросило в сейчас, я тоже ушел из тела отца, все перевернулось... Все перевернулось... Я бросаюсь, может, можно все исправить? Я спасу ее и детей, буду вымаливать прощение, мужественно скрашивая последние минутки нашего мира... Все перевернулось!..
Она мертва, пробую протащиться к еде - ненавижу, ненавижу, и себя тоже... Еле отползаю мучиться в снегу, иду вдаль, слушаю вновь зовущий голос отца... Мне страшно, я словно точно маленький котенок и хочу, чтоб он, как в детстве взял меня за холку и успокоил своим присутствием.. Я знаю, он теперь в осколках звезд, погасающих в темном снегу... Я уж не боюсь...
Ничего не боюсь, прости меня, отец, ты мечтал о внуках, жил, чтобы я вырос, боролся с проламывающей льдиной... Ты жил, чтобы увидеть меня в маленьких детках! А я тебя подвел, я предал тебя и свой навек совсем угасший род... Мое сердце разбито, разочарование... Моя боль... Прости, отец, я боюсь твоего ухода насовсем, чтобы не успеть за тобой... Бросаюсь в обрыв... Почти не чувствую свое раскалывания черепа (лед входит в меня)... Точно...
- …Мой потерянный мир… -
( - ..Lost Lion S… -

Носочки

... На цыпочках приходит Рождество, и каждый раз заглядывает в эти махонькие чудеса, пушистые, точно, блестящая от свечей и шариков, ёлочка...
Мягонькие, красные, аккуратненькие, притащили в себе носочки подарки - малышам - шоколадного мишку и плюшевого зайчика, взрослым - часы или колечко, иль книжку; да чего угодно...
Маленький, но очень любопытный щенок Филя просто умилялся до писка и помахивания во все стороны потешным хвостиком им, норовя понюхать шаловливым мокрым носиком.
"А почему они так долго сохнут?" - спросил сам себя Филя, стараясь допрыгнуть до ближайшего носочка, ушком достал - сухой.
Осознав это, малыш присел на задние лапки в недоумении, стыдливо-размышляюще потупив бусинки глазок в раз весело пляшущие язычки огонька камина.
"Почему они висят, и никто не берет?" - заходил возле них потом усерднее, смешно переставляя лапки, кроха, подумав, что носочки без хозяина - это плохо.
Вдохновившись, Филя старательно прыгнул, чтобы схватить ближайшую, сочно-красненькую пару, как...
Один носочек запрыгал, закачался, будто радовался вместе со старыми часиками скорому приходу Санта-Клауса... Снежок сверкал за окном, как звездочки, тоже подпрыгивающие от нетерпения - вот-вот они встретят колесницу доброго дедушки-волшебника, спешащего принести чуда в каждый дом...
Он тихонько топотал ветерком по лестницам, точно смеялся вместе с ним (щенок, чуть испуганно-недоуменно пищащий, попал в носок) и теперь подпрыгивал вместе с ним, как пружинка, на веревочке.
"Я как подарок!" - с восхищением подумал Филя, сообразив, что так притягивало еще в этих очаровательных носочках - в каждом из них таился запах то плюша, то конфетки, то цветка, и что-то еще, приятное и, по его ощущениям, родное, прямо желанное.
"Как здорово, что скоро Рождество!" - самое лучшее в живом "носочке" было то, что в любой ситуации не покидала его милую мордочку улыбка, с дрожащим и мокрым язычком, искорками точно игравшего с бликами часов - резвились они по пушистым лапкам елочки, по половицам, носочкам, и по торчащему из одного из них Филе - а щенок и рад был - старательно тянулся приподняться на лапки и поиграть со своими новыми друзьями - рождественскими жемчужинками ночи, волшебной, обещающей много сюрпризов...
И он не ошибся утром он проснулся у себя в постельке на пуфике, а после... Не помнил себя от счастья - рядом лежала восхитительная, белая, как танцующие все за окном, снежинки, самая лучшая в мире косточка. Филя понимал, восхищало в ней больше всего то, что она лежала на двух красненьких, пухлых носочках
Малыш бросился к одному из них и от экстаза припал на передние лапки, усердно мотая головкой, отчего ушки развевались, за глазки в неге закрывались -он пищал и очень здорово его было покусывать и догонять (туда спрятали и зашили мячик для него).
А второй укрывал Филю, как мягкое, теплое одеяльце - он забрался туда, благодаря все, что подарило ему Рождество и встречу с дивными, новыми друзьями - носочками...
И носик его радостно засопел: "Как хорошо, что есть они!"...

…Мой ангел…
…Ты словно светлым-светлым облаком, лепестком летаешь в выси, лучики солнца идут сквозь твои глаза, зима вьет, ночь встречает рассвет, а они все летят, как маленькие птички, спешат унести в хрупкие крылышки мою печаль…
Тонким, нежным розовым лучиком гладят они мне сердце в стеклянном саду тишины, где время кружится в танце… с тобой (ты рядом, каждый листик шепчет загадкой (то твои шаги, ты близко)
И замирает душа, когда осторожно касается лучика, этого трепетного лучика твоей души, алмазными бабочками распускается дождь под луной (твои тихие глаза хранят мой сон)…
Звездочки переливаются в тумане, что мягок как твоя кроткая улыбка, крылья, голос, твои крылья… Бережно коснусь их руками, если позволишь, и это будет для меня, точно та птичка незримого ласкового тепла, навсегда сохраню ее в ладони, чувствую биение твоего сердца,..
…Мой ангел…

Слеза Горгоны...

... Течет тоненько по холодным граням камня...
Принцесса острова заброшенных скульптур, она ходит печальная от одной к другой, вспоминая, что когда-то жила каждая граница прекрасных изваяний, радовалась возможности движения, дыхания, не стесненного тяжестью каменной груды...
Она бродит и вспоминает, как паутины тишины не бело в темном ее дворце - ночью вдохновлялись красотой звезд птицы и пели так сладко, что вышла Медуза послушать - и лишь несколько тяжелых грудок упало навеки холодным испуганным дождем.
Ей было грустно, до боли грустно, что рассвет больше не будет украшать лучиками молодого пробегавшего оленя, он бежал вперед, радуясь дальней травинке, а быть, может, спеша к подруге или олененку; она разлучила их навсегда...
Красивое лицо Горгоны отвернулось от каменных садов, больше не было в сердце зависти к прелести цветов, к дружному шелесту листьев, алмазы глаз своих змеек-волос она б отдала, чтобы живой капелькой пробежала по ним роса...
Камни, всюду они - безмолвные, гордые, не чувствующие ни ее улыбки при радости, ни жеста гнева, она среди них, одна... Творение ночи, создание волшебства теперь жалела, что имеет глаза - слеза из них не оживит ни мальчика, обернувшегося и застывшего в ужасе, ни волчонка, ни ветвь - все камень...
Он покрывался темным густым мраком, что ножом врезался в сердце Горгоны, обнажая совесть и путая в оковах отчаяния ("Я просто хотела погладить... Угостить... Я не могу жить одна!") И... лишь безмолвно катиться слеза.
"О чем ты горюешь? - спрашивали Горгону боги, легкомысленно попивая амброзию и нежась в облаках. - Это лишь наши игрушки, они всегда будут жить, хоть и не мы, вот забавно!..". И смех их ужаснул ее, имя которой произносили боязливым шепотом.
"Живые? Они больше не увидят солнца, не возрадуются, не побегут навстречу любви!.. - бежала она от Олимпа, стараясь не смотреть на ласковые взгляды сатиров и яства с сокровищами, которые ей предлагали, чтоб с божественного дворца богов там она всех людей, животных и растений превратила взглядом в камень, за это станет богиней Тишины и познает все блаженства правителей мира.
Горгона бежала без оглядки, забыв про крылья, после упала посредине своего острова, бессильно отбиваясь руками и в то же время протягивая их к точно окружающим ее, приближающимся призрачным, множащимся, каменным фигурам... Они точно хотели всегда видеть ее рядом, жаждали пополнения себе подобными (или то боги смеялись над ней?)...
Волшебница в изнеможении поднялась ввысь, будто хотела покинуть все, камень, просилась в высоту, в ветер, не слушала змей своих волос, боявшихся высоты и привыкшим к уюту среди тишины и покоя камней, летела все выше и выше...
Она остановилась и встретила глазами рассвет, в который влюбилась, так нежно-розовые лучи мягко гладили ее волосы, а нити точно руками любви согревали сердце, рассвет точно тоже полюбил прекрасную Горгону и жаждал всегда ее видеть, всегда касаться ее холодеющих рук (ночь уходила; люди вот-вот проснутся, забегают звери и распустятся цветы; рассвет, точно предчувствуя что-то, тревожно, дрожаще ласкал фигуру принцессы каменного острова...
"Не делай этого!" - точно умолял он, невидимо целуя ее в побледневшие губы, секунды рвали каменную нить в ее рассудке, она вздохнула... и мягко-печально посмотрела на него, дрожащего и рвущегося к ней... Но он не мог обойти холодную и плотную преграду воды (Горгона посмотрела на отражение себя в отражении, и, последнее, что она успела заметить, навек теряя сознание - жарко и отчаянно обнимающие ее лучи заката - она неумолимо статуей падала в море)...
Оно тяжело и тихо накатывает волны на ее остров, точно было все слезой...
Ее слезой...

...Дитя луны...


... Ты осторожно бродишь взглядом по замерзлым, заснеженным листьям, прислушиваясь к тишине - легкий шепот дождя лепестков, с оставляющих со снежинками одно облако, тонкое, нежно-розовое, белоснежно-мягкое, сказка дня перемешалась с волшебством ночи в этом водопаде хрупких капель, мерцаний и светлого-светлого облака из снега и лепестков...
Чуть вспушиваются белые перышки от холода (как странно, а ведь чувствовалось, что миг этой прелести так и дышал теплом, давно привычно встречая дуновение ветра (в невидимом бесконечном, улетающем замке неба они одиноки, так непохожи на своих серых собратьев), по ним осторожно текут слезинки...
Что за диво? Кажется - капельки их распустились невидимым цветком, аромат его кружит голову (то твоя боль). Ты удивлен, что упиваешься ею, осторожно берешь в руки, подносишь к глазам, чтобы лучше рассмотреть, живая, трепещущая, она... убаюкивает, когда мерным цокотом замирают сказки стрелок, останавливается миг и... летит дальше, ускользает... танцем снега и лепестков в светлой-светлой тишине...
Аккуратно хочешь потрогать его шелк, хочешь, как никогда, бежишь вслед (крылья мерзнут сильнее, обжигая страхом не успеть), как во сне, улыбаешься, закрыв глаза (лепестки гладят твои крохотные щечки), обнимают, желая успокоить, твои мысли... Кроткий и безмолвный, вдруг... Встрепенулся - а вдруг уснешь, а вся эта красота улетит, стыдливо прячась в полумрак мягкого горизонта? И не сможешь забыть, какие восхитительные лепестки точно кружили в одной, летящей, ожившей мечте...
Вспорхнул с ветки (ты готов лететь за единственной, за каждой ее частичкой, погружающейся торопливо в снежно-алмазное сияние; а как хочется ощутить ее в своем усталом сердце, целый мир превратился в летящий бело-розовый сон, он был прекрасен)...
Ты бродишь мысленно по мгновениям, куда пойдешь без него, почему так хочется быть в этом лесу, чувствовать прикосновение лепестков и грациозных, непохожих друг на друга малышек-снежинок? Отчего претерпевается голод и осознание своей непохожести именно тут? После долгих скитаний по другим, скучным постоянной загадкой, почти одинаковыми паутиной, синими тенями деревьев и унылой прохладой, да, и там листья, и там дождь, ветер и луна...
Она - ты готов поклясться своей душой - она тут другая, все иное, все манящее неведомым чувством - будто ты вернулся к себе, к самому родному, где все знакомо и дарит счастье (крылья радостно гладят пролетающий снег, а бледно-розовые глаза не могут оторваться от тонких лепестков)...
Язык безмолвствует, слова, как метающиеся птички внутри тебя, не могут вырваться из груди и просятся в то же время быть там, чтобы не смутить, не отпугнуть их влекущую нежность, все, все отдашь, только бы всегда был водопад их, розово-белых, воздушных секунд, ощущаешь - частичек тебя, прекрасных, тихих, хрупких и таких прекрасных...
Зачем тебе крылья, и в выси ждет лучик луны, зовет прощаться с ними? Нежданно - понимаешь - не сможешь ответить, почему не в силах расстаться с ними, хоть пусть будут ждать тебя сотни новых лун и лесов, целое время и мир, их бесконечность чувствовалась тобой лишь здесь!.. Нега, нега тут все - и одиночество, и боль от холода (бешено стучит сердце, толкая крылья улететь, а тебя очнуться от сна наяву)...
Нет, ты не вынесешь, если уйдёшь навсегда отсюда (остро, как нож в душу, вонзается эта мысль: тоска, усыпляющая, отнимающая способность летать, в то же время сладостная, уносящая мысль в неведомый полет, даже она связывает каждое твое перышко с каждым лепестком, снежинкой)... Переводишь дух - дыхание и глаза не слушаются тебя - замирают, то учащаются-впиваются больше в них, умоляют их еще и еще закружиться, погрузить в холод, в ослепляющую белизну, где внезапно, вместе с томлением, вдруг стало отчетливо, быстро-оглушительно чувство - придется расстаться...
Ревность, зависть, жадность... в невинно-белых глазах луны, на которую так похож белой-белой спинкой, грудкой и крыльями? Не простит она своего одиночества? Заберет снежно-розовую, единственную, манящую прекрасную отраду, тебя? "Нет!" - отчаяние поднимает твои крылья, спешишь, с силой, но летишь, бросаешься в самый вихрь снега и лепестков...
Мгновение - и каждый из них будто задрожал (долго-долго пел ты, не жалея голоса и самых красивых, нежных взглядов, касаний крыльев и мелодий, не жалея себя, расправив крылья и запрокинув голову, пел, точно в забвении, закрыв глаза, не желая увидеть, как все это миг-другой пропадет)...
Лепестки, снежинки пролетали, и ты растворялся в них, все-все собрал в напевы, стараясь робко подчеркнуть ими лишь малый штришок их красоты, их завораживающей сказки, пел, хотя крылья совсем почти замерзли, морозный воздух терзал горло, задыхался, но пел...
Жемчужного блеска белоснежный лес, покрытый розовой дымкой лепестков и словно падающими звездами, зашептал легко-легко дождем, заслушался, он догадался - ты влюблен в его прекрасную фею-природу, что все танцевала на ветру, роняя лепестки, снежинки...
Они все летали, звуки самых искусных трелей купали их и... тебя в блаженстве, которого ждал всю жизнь (ты с ними, в них, ты... все еще с ними), хотя... Тихонько падали еще долго в лунном луче белые перья, лепестки и снежинки точно целовали их, улетая и храня в своих снах тебя...
...Дитя луны...

Лепесток...

... Летит, подхватываемый ветерком, изумленно встречая для себя бесконечный мир...
Где снег тихонько сияет в синеве неба, как приятно лететь и слышать эхо недавнего дождя...
Над ним - звезды, танцуют в выси и зовут порезвиться, помечтать вместе с ними, в бесконечно воздушном, легком, большом-большом лепестке...
Неба... Лепесток, розовый, хрупкий, летел и осознавал - мир никогда не будет прекраснее чем сейчас, в минуты, когда падает снег...
Внимательными глазами смотрит ребенок, что долго шел в лесу, словно замершем и высоком, он хотел бы полетать...
Словно он, хрупкий, мягкий, что кружился в снежинках, как маленькая-маленькая птичка, чувствуется стук его сердечка...
Он чувствовал - малыш хотел летать, хотел вместе с ним радоваться жемчужинам капелек звезд...
Розовый и трепетный, точно облачко, он зажмурил невидимые глазки и полетел так быстро, как только мог...
Он тихонько улыбнулся, вдохновлено кружась в медленном танце вьюги ночного леса (осторожно его крылышко коснулось щечки ребенка)...
Было словно волшебство - почувствовать, что они вместе, как незримой ниточкой перелетала душа ребенка в лепесток...
(И он ощутил полет, радость, и он не один!) - каждая снежинка шептала, щекоча лепесток, что купался в лунном сиянии...
Сказкой ветра и сна летел он все, унося в себе взгляд крохи, что опустил глаза (осознал - мечта сбылась, лепесток передал ласку полета его щеке)...
Летел, не замечая других, воздушных розовых воспоминаний леса, сквозь тишину снега...
И синева напевала колыбельную ребенку о...
Лепестке...
Что кружится снежно-розовым эхом сна...