Мелисса и Коэн…

…Мрачная тень скользнула перед заброшенными записями в отдаленной комнате замка: высокого молодого мужчину переплетения обстоятельств манили к себе, словно хозяйка тех смятых тетрадей, маленьких неровных невысказанных фраз, накопившихся за ужином (страсть к шпионству брала свое и Коэн следовал за ними, словно завороженный).
Маленькая Мелисса с осторожным любопытством оглядывалась на него, воплощенного представителя огромного и темного леса теней интриг, авантюр и бандитизма, сейчас нашептывающего свои жуткие истории как по памяти каплями дождя; не подозревая, что занавеса из тумана и приветливых лунных ночей от этого леса не приходится искать, как только вечер окутывает мостовые и проспекты Лондона, он перевернулся в зеркале тайны и потаенных страхов и мечтаний.
Напряжение не покидало обоих – спотыкающийся цокот копыт лошади, нервно покачивающей головой и торопящейся провести кэб предупреждал о близкой таможне, перемене, грядущей или упрямым и тоскливым призраком не покидающим сознание их, то ускользая каплями с проливного и ледяного дождя у лесного озера, то ощущением дикого и кружащего ужаса и удовольствия, то противоречиями сочетания жажды убежать от себя и отчаянным поискам последнего.
Мелисса робко прильнула к событиям памятью и аккуратно, будто в сказке, достала оттуда хрустальный бокал вина и игра взглядов, улыбки…
…Перед заброшенными записями в отдаленной комнате замка: высокого молодого мужчину переплетения обстоятельств манили к себе, словно хозяйка тех смятых тетрадей, маленьких неровных невысказанных фраз, накопившихся за ужином (страсть к шпионству брала свое и Коэн следовал за ними, словно завороженный)…
лес напоминал Мелиссе паутину, колкие огрызки веток ранили руки, простенькое платье, отяжелявшее ей бег своими нашивками, непропорциональными длинными рукавами, вырезом и подолом, мокрые листья в сочетании с пронизывающим ветром душил девочку, но она бежала, стараясь не смотреть назад... "Стой, стой лучше по-хорошему!" - угрожающий мужской голос оцепеняющим эхом раздавался....
"Я лучше утоплюсь, отстань!' - она отчаянно порвала подол и стала искать глазами озеро, она помнила, тут было озеро, в жажде смерти от него, она стала разгребать руками листья, под ними должно было быть там! Но миг - и ее стали валить на землю, притягивая за шею и судорожно дергая к себе - она ударилась об спрятанный в листьях камень и вскрикнула. "Замолчи, не то я тебя убью!" - рыкнул знакомый голос - то был Коэн...
Он стал тащить ее вверх (неподалеку ждал его привязанный, проклятый властями, Фауст, бьющий озлобленно копытом и храпевший - следовало смыться, но он не мог уйти без того, ради чего он гнал лошадь через лес, куда никто не заходил - без Мелиссы. Сопротивляясь, она отодвигала его руки и старалась ударить... Все это приводило его в отчаянную злость - "Ты что творишь?! Хочешь, чтоб я тебя убил?.. Лучше покорись мне!.."...
Тут - краак! - ранний лед провалился и девочка оказалась наполовину в глубокой яме. "Озеро!" - обрадовалась она. "Мелисса!" - в слепой ярости расстерялся юноша, рефлекторно сжимая руки, посьупательно тащя ее вверх, чем... Странным образом загонял ее в воду (мох был ледяным стеклом)
Конечно, Мелисса чувствовала, что он смерти ей не желал, но играть с ее нитью жизни его вынуждал его повернутый мозг, она впервые благодарила это свойство и надеялась поскорее отправится с земли, что терпит таких, как он, куда-нибудь, Мелисса заделась за корягу, и стала вопить, чтобы спровоцировать его прикончить ее, кроме того ей было холодно, режуще больно и страшно
Коэн не мог слышать ее крика и потому поспешил с силой толкнуть ее голову в камень, следуя благородству, что даже у его товарищей водилось - пусть не мучается, тем более то была она, Мелисса, он не хотел ее мук, потому он закрыл глаза и, чтоб она не догадалась о его настоящей сути, сделал злостно радостное лицо с рычанием: "Заткнись, сука!"... Далее он сам не помнил - он отшатнулся и торопливо тяжело вылез на берег
Спустя миг он стоял, давая себе хлыстом по рукам, приятно терпя боль, дико озирась на Фауста. Лес, точно свидетель, совесть, нагонял туманной тоски и страха на душу. "идиот!" - огрызнулся он на себя и поспешил прыгнуть сново в озеро - в тяжелом, вязком льде тины и грязи он ухватился за корягу, сжимавшую горлышко девочки, с силой разломал ее и осторожно взял ее на руки
Конечно все, кто его знает, сказали б, что он превосходит себя в своем безумии - спасает собственную жертву, идет дорогой, самой подозрительной, по которой легко вычислить и поймать... Он старался не вспоминать об этом, терпеливо держа руки под мокрым платьем Мелиссв, удерживая капризные поводья коня - по злому року он не хотел двигаться с места. "Ах ты дрянь" - моментально вспылил он и, достав пистолет, выстрелил в крупу лошади. Конь понесс, обиженно-,шокированно ржа и брыкаясь, но всаднику было все равно - он спас Мелиссу, хотя сам не понимал, отчего он бросился на нее, он вспомнил это и ему стал стыдно, дико и... Что-то снова усилилось в нем: "Теперь ты в моих руках, Мелисса!" - подумал он, оглядываясь жуликовато назад...
"Может, снимешь?" - редко бросил он девочке, когда она очнулась. "Замерзла, простудишься!.." "Издеваешься?" -смело спросила девочка, швыряя в него подушкой. "Нет, забочусь о тебе!" "Маньяк!" - шепнула она, когда он наклонился к ней, укутывая мехом и незаметно вместе с тем пытаясь снять липкое платье. Он ничего не ответил, только неопределенно шевельнул головой, что могло означать и "да" и "нет", осторожно погладил ее запекшиеся раны и, стараясь голос сделать пугающе-веселым - произнес: "не шали, малышка! Ты ж поняла, что ты никуда от меня не дегешься... А будешь себя плохо вести - могу тебя и убить!" - после этого он торопливо закрыл ей окровавленным платком глаза и стал целовать
Мелисса сразу перестала убеждать себя в том, что надо подражать ему в его агрессии, у нее просто это не получится, да и она не успеет - только ее голова полностью прояснилась, она уже ловила полуоткрытым глазом, как Коэн скользил языком по ее шее, гладя руками плечи, обнаженные, спускаясь ими и влажными темными глазами незаметно ниже и ниже, и с наслаждением поглядывая на ее полураскрытые губы, от его глаз что-то веяло... Что-то определенно веяло, что усиливало и как-то резало противоречиями тревожно бьющееся сердце девочки, она еще раз, с усилием и внимательно быстро заглянула в них и, прочитав, ЧТО в них, почти потеряла сознание (в них было написано: "Хоть я и Коэн Роджей, но... Мелисса, верь-не-верь, я... Хочу тебя!"...






Куколка...

...Ты - как ожившая мечта - трепетная и тонкая, твои глаза блестят...
Что-то в них открывается, подобно маленькому и волшебному цветку (это твое сердце)...
Какое счастье, что я могу подарить ему лучик тепла, я осторожно приму его и сохраню, быть может, он всегда будет крошечной птичкой, что утешит и успокоит тебя.
Тихой ночной звездочкой спускается сон - это живое чудо, хрупкое, как ты, куколка, лунный лучик укроет вас одеяльцем...
Надежда приходит вместе с его пухом из облачков - скоро все твои грустинки зачеркнуться белоснежной жемчужинкой звезды...
Ты - точно маленькая живая сказка в жизни, осторожный ночной дождик нашепчет тебе колыбельку, тебе...
Куколка...

История... в ломтиках ...

...Сыра затерялась в лучиках одного ясного дня, когда собрались Спасатели на обед...
Чип и Дейл, Вжик и Гаечка дружно придвинулись к столу в предвкушении нового вкусного блюда, что приготовил их друг Рокфор.
И вправду, вскоре пришел он, довольно проводя пышными усами и держа впереди себя огромную кастрюлю.
Все аж привстали с места и потянулись мордочками к ее содержимому, заманчиво спрятанному под крышкой.
- Налетай! - радостно воскликнул он, торопливо открывая крышку и накладывая ее содержимое в тарелку каждому хозяину ждущих блестящих глазок, принюхивающихся носиков и пухлых щечек.
Этим таинственным содержимым оказались маленькие розочки из сыра - красивые, ароматные, но имеющие до того тонкие лепестки, что...
- Будто ничего и не ел! - быстро-жадно запихнув розочку целиком, пожаловался первый бурундучок, недовольно тетя лапкой красный нос.
Второй старался быть солидарным с ним и, хоть новинка скушалась им с аппетитом и даже восторгом, он тоже капризно сдвинул ушки, нахлобучил шляпу и дополнил:
- Это из воздуха или из сыра вообще было?
Мушка вопросительно прожужжал, а мышка изумленно захлопала ресничками, только открыла ротик, как...
Бравый мыш, старавшийся всей душой и умением, вылетел из кухни, очевидно, обуреваемый горем, стыдом, досадой или еще какими неприятными чувствами. Но нет, это только так казалось: неунывающий Рокки только поправил ус, курточку, засучил рукава и усердно зашелестел книгами с рецептами, застучал поварешка и тарелками, засуетился, готовясь исправиться перед друзьями и удивить их...
- ...Вот! - спустя некоторое время Рокфор, быстрее пули, с новой кастрюлей, вернулся к столу, - Кушайте, пока не остыли!..
Голодная четверка во второй раз привстала и потянулась к угощению, что незамедлительно было разложено по тарелочкам.
-Ап! - Сырная ромашка! - прокомментировал с гордостью творец очередного чуда с его обожаемый продуктом и, затолкав за обширную шею салфетку, открыв ротик широко и закрыв глазки, приготовился его смаковать, но вдруг...
- Рокки, очки тебе, что ли надо?! - возмутился красноносый бурундучок, яростно мотая головкой, пытаясь зубками отщипнуть кусок от, наверное, самого толстого в мире, лепестка из сыра.
- Фу, жирная какая! - как на автомате заголосил вслед за ним Чип, для большего эффекта запустив во Вжика кусищем ромашки.
Гаечка только и успела увернуться.
- Честное слово, я хотел переделать! - весело обратился усатый повар к бурундучкам, но они его не слушали - загоревшись идеей, Дейл тоже стал бросаться лепестками ромашки из сыра, чем устроил из всегда чистого уголка Штаба целую лужайку из желтых, текучих и плотных пятен.
Все это продиктовало мышу, душевному и искренне желавшему только лучшего для этих маленьких хулиганов, которых он любил всем сердцем, только одно: поспешить было опять на кухню, должен же состояться сегодня у них обед, на котором было б всем устраивающее их блюдо...
Он, не теряя надежды, поправил шлем летчика и повернулся снова вдохновлено копаться в рецептах, но вот...
- Рокки, спасибо, очень красивые и вкусные и розочка и ромашка! - раздалось тихонечко у него за спиной.
Обрадованный, он поспешил обернуться - то была Гаечка, гладившая мушку, сыто урчавшую у нее в лапках, раскрасневшуюся (очевидно, ей очень понравились кулинарные придумки и... было стыдно за расшалившихся и так часто порою совсем не ценивших их бурундучков).
- Но ведь Дейлу показалась сырная розочка очень тонкой, я побежал исправлять - от усердия перестарался, видать, но надеялся - понравится, а Чипу и ромашка не очень - жирной назвал!.. - без тени грусти оживленно рассказал с усмешкой Рокфор.
- Ты все отлично сделал - заверила его мышка, аккуратно целуя в щечку, - А они... Они просто балуются, не сердись на них, Рокки!..
...- Ни в коем разе! - подмигнул он ей, удаляясь на кухню и готовясь погрузиться в новую...
Историю... в ломтиках ...

Улетающий Феникс... Огонечки из перьев все рассеиваются пеплом, но ты не смотришь на них, все летишь, не оглядываясь назад, ведь так тревожно, холодно - оглянуться... Наступает ночь и каждая ее секунда, точно стрелой, ранит твои глаза лунным лучом, солнце, ты жаждешь солнца, и веришь - оно еще блеснет, оно напитает твои уставшие крылья силой и в зеркале солнечных зайчиков твои силы очаруют, защитят, вселят надежду во всех новыми, роскошными перьями, но сейчас... Тревожно тебе, грустно, до боли грустно, что алыми красками убегает его тень, ты любил солнце и сердце твое преданно ему, хотя порою оно странно спрячется за тучами или вдруг кольнет грозой серого дождя... Оно - твоя кровь, твоя задумчивость и улыбка в миге счастливого полета, где забываются все испытания, пережитые опасности, есть только оно и ты, осторожно гладящий каждым перышком каждую жемчужинку его воздушного, бесконечного сияния, как теплое, ожившее из сказки вспоминание... Ты веришь, оно вернется, и одно осознание этого воскресит твою раненную душу, ты ждешь этого, продолжаешь верить и ждать... Хоть и... тихо... улетаешь...

Нити… Жюли

" - Садись, доченька, ужин готов! - все же надеюсь, что хоть в такое время обойдется без скандалов, Кристофер с опаской косится на нее в ожидании очередного ора. и вправду - едва мой рот закрылся, как Линда - Я с Вами есть не буду! - далее отодвигается тарелка. "Уважь мать!" - вспылил ее брат, тоже отодвигая тарелку. - Кто б говорил, по-моему из нас двоих тебе она первой перестала быть матерью... Да и мне она была никогда!. Ну вот, опять... но... Я уж устала подбирать слова в свою защиту, пусть хоть Кристофера не трогает - ему тяжелее пришлось видеть ее припадки после смерти отца. "Не сердись на свою сестру! - мягко попросила я. - Не вини его!" - Да пошла ты!!!.. - падчерица срывается с места и, с размаху разбив тарелку, несется мимо за дверь... Хоть бы опять не напилась, я ж не знаю, где ее потом ловить..."
ужин был испорчен, пришлось быстро мыть посуду - даже если приемная дочь и вернется, никогда не снизойдет до того, чтобы помыть посуду. Замотавшаяся, иду наверх, укладывать ко сну Кристофера, чувствую - он расстроен. 'Проклинаю себя - признался он мне, когда я осторожно поднимала ему доски и подушки. "Да перестань, такой ты, видно такая я, что поделать?.. Я не Линда, чтоб ненавидеть тебя за такое... ..
" Не знаю, может, она права и я не прав, и я предал семью? - он опустил глаза, - Но я не знаю, как мне быть? Сестра больная, ты... Ты совсем одна... А отца так и не появилось в доме - я ж перебит спиной, всегда дома... Я б давно захотел умереть... - после паузы продолжил он, - Если б не ты!..
Тогда я поняла - когда-то приятный капкан ответственности теперь стал саднящим - Кристофер только что подтвердил ор падчерицы за ужином, что я перестала быть матерью ему, становиться страшно - неужели он настолько отчаялся после того, как родная мать бросила его отца и крошку Линду? Смотрю - недетский у него взгляд, к обремененности и горю, в нем примешивалось что-то забирающееся в самую душу - жажда любить, он стал взрослым... Теперь хотелось сказать - Да что ты, это я себя проклинаю, ведь из-за меня, моей молодости ты забыл, что сын мне, почти родной... Но говорить это - значило еще больше сеять сомнения, боль... Когда ж перестанет она течь в этой семье, в каждом из нас?..
" Не поворачивайся - я уложила пасынка на доски, хоть он тянулся меня обнять - Еще больше сломаешь себе что..." - Нет, не пущу - шептал как в забытьи Кристофер - Линда придет - бить будет... А так ты отдохнешь... - Ну, Крис, ну у нее же нервы, я должна ее встретить, лекарства дать... - пока ужинали, я ей подсыпал их в еду. Не переживай - из обьятий его вырваться оказалось невозможно, чувствуя себя дурой, послушно легла рядом, с робким взглядом посматривая на его глаза и плечи - сзади они сжимались полосами от ран, и все же что-то еще детсткое и мужское одновременно было в них; задумалась - гляжу - он прикрыл глаза. "Уснул" - с облегчением подумала я и тоже закрыла глаза, собираясь уснуть
Сквозь дрему слышу - хруст, болезненные стоны. "Да неужели тебе хочется..." - с мыслью "...пить" - открываю глаза, собираюсь встать - что-то не пускает, оттряхиваю остатки дремы и всматриваюсь - Кристофер! Он повернулся с досок, осторожно полулежа держась на руках, не давая мне подняться, гибко-гибко словно забираясь в меня взглядом, по плечам текла кровь от порванных из-за рывка-поднятия ран. "Ты что, с ума сошел?" - с горечью приподнялась было я, чтобы сходить за жгутами и бинтами, пытаясь рукой остановить надрыв и так почти безжизненого его здоровья. "Пройдет" - едва внятно сказал он, наклоняясь и жарко скользя губами по моим...
"Болезненные стоны его моментально превратились во что-то новое, томно просящее меня "Еще... Не бойся... " но надо было остановить его, срочно, об этом просил тот инстинкт, который называл меня матерью ему, пусть и приемной. "Перестань, ты погибнешь!" - осторожно держу его голову от своего лица, тяжелую, как от опьянения, - "Ты стесняешься меня?.. Не стоит, я ничего плохого не сделаю тебе... Ты... - он игриво
пробежался по мне взглядом, как будто безошибочно сажая на крючок своей интуиции то, что скрыто было даже наполовину от меня самой. - Ты просто еще не знаешь, кто такой мужчина, да?.. - смутил, хотя уж кому нельзя смущаться в их семье, как не мне, должной понимать все их секреты? (Видать, его так и не пойму, отчего он?) - краснею. - Точно... - шепнул Кристофер, начиная взолнованно мелко дрожать и теснее наклонился ко мне - Вот точно - какая ты... - далее он замолчал и снова, еще больше впился мне в губы...
" Проникновенно и долго целуя, он понял, что ощущает жар и потому параллельно стал снимать с себя повязки, что обхвптывали спину, мне пришлось ему помочь, иначе б он по-просту снова воткнул второпях в рану какую штуку, но лучше б я этого не делала - по догадке, придуманной им, он стал в свою очередь, одной рукой задирать мне юбку от платья, другой - расстегивать блузку от него....
" я не знала, что Кристофер способен на такое, и мне хотелось успокоить его, вернуть его в состояние осознанности и логичности, чувствовала и проникалась - как странно быть мне ему в этой роли, неправильно, он поплатиться за такое, Линда, молящаяся только на свою репутацию, и так не в восторге находившаяся от него и меня за все, чем мы были в ее глазах, готова убить его... Но я мать, я просто не имею права, не могу этого допустить... "Мальчик мой, что ж ты делаешь?" - подавленно прошептала я, надеясь, что он меня услышит... Сын конечно все слышал, и тоже проникался этим нашим положением, но что-то мешало ему послушаться меня и остановиться, что-то острое и делающее его будто совсем близким мне и в то же время вовсе на себя не похожим; это же вынуждало меня (как умом осозновалось) бесполезно сопротивляться, легонечко пытаясь отодвинуть его руки и спрятать лицо... "Крис, одумайс, отчего ты...?" - бемолвно хотелось пронзительно сказать ему в сам он сердце,но оно и так терзалось, оно, как в попытке спастись, бешенно стучало и заставляло своего хозяина едва не задыхаться, когда он, я ощущаю - так - он терял голову от моих робко-испуганных дрожащих вздохов и падающего без сил на доски с подушками тела...
"... Как иначе я могла обьяснить, что глаза его покрылись каким-то шальным, но трепетным блеском, по моей груди тоненько потекло что-то холодное, тонким ручьем...
"... Мне робко-тягостно было оглянуться, но я подняла голову, чтобы посмотреть - то были слезы, Кристофер, как маленький, плакал на моей груди, стыдливо стараясь вытерить их об нее, чем еще больше начинал мучиться и с несвойственгым ему, почти пропавшим голосом, как в бреду, говорил: "Мама, не уходи!.. Не оставляй меня!.." - за этим он, точно в забытьи, с силой стал лобызать мне грудь..."
" Мне хотелось от этого потерять сознание, от всего сложившегося, жаркий, как кинжал, клубок воспоминаний вдруг распутал эту загадку - Кристофер был влюблен в меня еще когда был жив его отец, это он уговорил оставить меня в доме, когда почуяашая неладное, его сестра стала постоянно орать на меня, ревновать к отцу и выгонят; единственное, что его остановливало - это отец, но и это его утешало - мягкий, потому, что много перетерпевший (как и он со мной) отец Линды заступался за меня, что радовало его странное сердце); и теперь оно металось, как птица уставшая от клетки, свободы и жаждавшая их, просило тепла и защиты, отчаянно просило, растворяя его в миге ночи...

(25.10.2014 16:58)Gazero писал(а):  Ниточка сияния...

... Проходит сквозь облака и ветер, она летит, торопится, смело смотрит вперед, летит...
Она торопится передать привет, лучик любви или блеск надежды, каждому, кто в глубине души ждет такого, ниточка верит - она сможет подарить это, не зря когда-то родилась из звездочки где-то в далекой синеве неба...
Она оттеняет заботливый взгляд, задумчивую улыбку, что имеет Мечта, это ее крылья, незримые, легкие, точно снежинка, прелестные, вернувшиеся из давней сказки...
Она спешит, верит, когда капельки дождя прячутся за ночным туманом, а глазки укрывает сон, тихонько...

Какие чудные слова! ) Спасибо вам!

Вам спасибо, стараюсь)

... - "Не грусти, Филя!.."...


...Однажды маленький, но очень любопытный щенок Филя... чихнул от солнечных зайчиков, что, играючи, щекотали ему мокрый, шаловливый носик, открыл глазки и...
Обнаружил, как вокруг стало все холодное, усыпана опавшими листьями любимая дорожка, по которой так здорово было гонять бабочек...
"Эх.." - тоскливо подумал щенок и уткнулся носиком в лапки, опустившись на пожелтевшую траву, анализируя, отчего ему грустно...
Быть может от того, что лапки ощущали росинки прохладного тумана (или то были бусинки дождя?..) Но Филя никогда не пугался их - весело выбегал и лаял, от удовольствия виляя хвостиком, ловя внимательными ушками свое эхо.
Или потому, что облачка обернулись тучками, важными, надувшимися и серыми? Но ничто так не бодрило нашего малыша, как присесть на крылечке и отгадывать, кто проносится на его гладким, мягким лобиком - воздушные мишки или зайчики, небесные щенята или котята, сердечко иль звездочка?
И все же Филе грустно... Так, что он отодвинул обожаемые косточку и мячик - они стали щемяще маленькими, точно другими... Щенок оглянулся - как на невидимой качельке ветерка, кружатся листья, уплывают в реке, далеко-далеко, улетают, как дни...
Он вдруг понял - он взрослеет (как грустно, что он уж не совсем-совсем маленький), Филя еще раз вздохнул и тихонечко заскулил, совсем грустно ему стало; вдруг...
Он... зажмурил глазки, вопросительно снова чихнув - что-то щекотало его носик. Храбрая кроха, он открыл их и... запищал от радости, припадая на передние лапки - то была бабочка, восхитительная, нежно-солнечная, что ласково гладила его по головке и лапкам...
Ее крылышки были тонкими и мягкими, точно у совенка, усыпанные будто лунный искорками, она летала и звала за собой - вернуть хоть на миг время, когда тропинка была совсем зеленой, а мячик побольше, и Филя счастливо побежал ее догонять, по-новому, без грусти оглядываясь назад, на листья, точно ниточка солнца, летела бабочка вдаль...
...Щенок восторженно бежал за ней туда, точно зная - там, где-то, снова распустится неповторимый цветочек крохотного солнышка...
...Точно наяву услышал ее теплые слова будто шелковых крылышек-лепестков, (он верил, они правы)...
...- "Не грусти, Филя!.."...

Кусок…


…Промерзлые скалы обрушивались от бегства могучих мохнатых слонов, но племя мужчин отважно кричало и гналось за ними, впереди ждала яма, где можно было забить мамонта. Одинокий его рев не слышал никто, охотников он раздражал, оглушал и в глухой ярости они еще больше принимались с силой колоть заостренными камнями и пиками в его шерсть, все молниеносно у жертвы охотников покрывалось ранами и язвами, и вскоре...
Глаза могучего животного навек остекленели, в них отпечатался ужас - никогда не было над ним столь подлого, противоестественного хищника... Мужчины гурьбой столпились у мяса, с ором и торопливостью отрывая руками, раздирая тушу его на куски, совсем привычно вытирая кровавые руки о накидки из меха и жадно продолжая окунать руки в тело погибшего зверя - надо было наесться перед обратным уходом в пещеру и принести мяса женщинам, детям и немощным... Ночь преодолела страх перед ними и стала потихонечку напоминать о своей силе воем и гулом лап саблезубых тигров, волков, точно мстила за убитого зверя. Но довольные и сытые, они не задумывались, от чего так - с ними были камни и огонь, что был врагом любому существу и только для них он притворялся другом...
Он тоже шел с товарищами, аккуратно неся наиболее увесистые куски мяса, как наименее сильный, наиболее медлительный, задумчивый - а потому слабый и некрасивый и мечтал спрятать кусок мяса, не то, чтобы в хвастовство для других или на память - сотни раз он добывал мало чем отличающиеся друг от друга куски мяса и съедал, и ничего не запоминалось, кроме чувства довольства если мясо свежее или рези в желудке, если нет.
Нет, ему интересно было пронаблюдать за куском, что с ним бывает, если его, свежий, только появившийся, не съедают. Соратники посмеялись и, неведомо почему, выругавшись - вытолкнули его из пещеры... А ему было не жаль, нечто подсказывало ему, что будет точно дневник, история его жизни...
Он плохо понимал, что это такое, хотя возраст у него был самый расцвет, что такое спать, есть, ходить, говорить и следовать за другими - да, а это было для него тайной, на первый взгляд скрытой под непримечательностью, как этот кусок...
Шли ночи-дни, и каждый раз он видел как бы нетронутое мясо (чтобы его не съели товарищи - он вешал его на веревке на шею и прятал под мехом); за это время промерзлые и уставшие терпеть свое соседство с пещерой, старые кристаллы ледника вдруг агрессивно провалились на нее, заползли со скоростью мороза туда и...
Как живые рисунки из грустной сказки, остались там навек все, кто делил с ним еду и огонь, он один уцелел (в то время он уходил, отметить опыт, вблизи реки, не умудрявшейся замерзать, что мясо имеет свой узор и потоки ручья повторяют его дорожки; за это время как-то перестал пугать или вызывать поэзию уснувший по снегом лес, где изредка проходили звери и птицы... Он проходил навстречу торопившемуся за горизонт солнцу, бережно держа рукой единственный кусок мяса, что не позволял себе съесть, то было точно второе его сердце...
И он, терпеливо снося безжалостные порывы вьюги, опирался осторожными истончившимися суставами на снег - стала устало-элегически ощущаться его мягкость...
Мягкость одеяла, что укрывает и утишает все его горести - обледенелая пещера, где он не успел познать дружбы... Может, что-то иное держит его на голодных ногах? Еще раз с усилием посмотрел он на кусок мяса – осознал
Осознал - все, что он когда-нибудь запоминал или чем восхищался - заключено в этом куске - и вправду тихонько пробегали в нем золотистые капельки долгожданного солнца, некоторые жилки напоминали фигурку девушки, что ему нравилась, но признаться которой он не успел, облака, один взгляд на которые дарил легкость и радость, рисовались тропинки, где он был и не успел еще побыть... Но что-то стирало эту своеобразную карту его мира, забирало навсегда, как-то быстро, хотя казалось - все невредимо мясо!..
С усилием он посмотрел - комочки чего-то бело-зеленого, трагичного рассыпались по мясу, оно таяло... Сам он едва стоял на ногах после голодных и холодных, одиноких дней и ночей... Но все еще идет, прижимая к себе кусок, точно в безумии, точно одна, сокровенная мечта или надежда заключалась в нем... вдруг... Падение - глухое, резкое, больно, шокирующе больно - он со страхом и мелкими слезами оглянулся на ручеек крови от своего виска, вмерзающий в лед, что превратился чудным образом... В слезы?
Точно, он не ошибся - всмотревшись, обнаружил, что его глаза столкнулись с теми самыми, забитого давно-давно группой охотников мамонта, когда-то веселого, живого, беспечно кушавшего себе травку и любовавшийся бабочками: мечтал с ними полетать, к солнышку облакам (совсем как он, давно приметивший это и запечатлевший углем на древней скале затухшей пещеры...
"Я понял - ты мне родной, и ушел, как уходит твоя частичка... - погладил он мамонта по слипшейся, облезающей шерсти. - Не сердись на меня, я только хотел про наблюдать... Ждал чуда, что, может, сделает меня счастливым... но... Я счастлив, спокоен - спи, тихий мой друг, ты не один... Я..." И далее он не договорил, только бессознательно подвинул кусочек мяса бывшему хозяину, с усилием обняв его, чтобы согреть

Замок-рыцарь...

...Верхушки его башен стремятся в небо, кажется, задевают облака, напоминая копье храброго воина, что защищал честь короля, государства и своей любимой...
Душа его теперь словно в каждой ступеньке лестниц, в каждой картине и доспехах, как туманом времени, покрывает все это паутина и снежинки, кованные решетки грустят ночным дождем... И все же что-то не останавливается, не замирает с последней догоревшей свече в канделябре, с умолкающим гулом ветра и затихающим шепотом пролетающих листьев...
Нечто доносится до звезд и трепетно дрожит в каждой их капельке, порывается улететь еще выше, там, где в циферблате луны рождаются секунды, те, в которых рыцарь мог гулять по лесу, что был недалеко, вздыхать, слушая пение птиц и осторожно держа розу для дамы своего сердца; когда он бесстрашно скакал в поход, радуясь верному другу-коню, товарищам, за кубком и душевной беседой радовавшихся победе...
Теперь это все стало каждой частичкой замка, его загадкой, его жизнью...
Его душой...
Замка-рыцаря...

Il-liz-abet

-liz-
...А... еще... я люблю вспоминать родных, делать хорошее для них... Как тот махонький щенок Филя я снова и снова бегу вслед за солнечной бабочкой, что зовется - забота, без нее, может и вправду жить совсем скучно...
Жизнь штука удивительная - интересная в эпохах-антуражах, как переплетения стрелок - совпадет, в одним или в другом, хоть часы могут быть разные - старинные, новые или... с белоснежным полупрозрачным крохой внутри
А кто знает, может, он и вправду есть, приходит и через самое теплое в мире, пушистое одеяльце нашептывает мне новую историю или образы, которыми могу порадовать... на вкус и восприятие каждого(не забываю)...
Как в детстве включу мысленно свой театр и еще раз прогоню все по полочкам - кто будет что играть, как, посмотрю и оценю... Может, и неплохо, что так - в душе совсем неплохо хранить частичку ребенка...
Он души не чает в своей ностальгии, а еще в тявкающем, ушастике о двух бусинках и колечке-хвостике (хоть порою и капризничает, своенравна, а... Так светло на душе, когда обопрется передними лапками, прижмется, подставит головку, чтоб гладили - живое, родное чудо)...

-abet...

... Действительно, настоящее чудо это то, что могу вернуться в детство, благо, есть интернет и можно всегда найти книжку, музыку, мультик/фильм, что душой знал еще совсем маленьким и будешь рад вспомнить всегда; что можно не терять ниточку с теми, кто дорог - мерси таким мини-миркам, как ожившим из воображения, меняющимся, ярким, миркам эмоциональной радуги, где есть приют и тебе)))
Что все еще можно увидеть снег в нашем просолнечном и проморском Крыму (не такой он уж и консервативный - иногда ждешь снега - жарко как летом, наоборот - снег пойдет); есть там дом, школа с теми ручейками, что впитали в меня стремления (там моя подруга, приятели и любимые учителя, благодарю их за поддержку и все старание, что подарили они)...
... Со старанием конечно смотрю в настоящее, хоть зачастую оно напоминает зеркало, бесконечно отражающее само себя - мини-работка, вояж по маршруткам, всенепременная помидорка на завтрак, обед и ужин Но ведь это сейчас, это со мной, значит - что может быть лучше, чем знать что так и есть?..
Есть святая святых - красный диванчик - на нем я сочиняю, читаю, слушаю/смотрю любимое, и на нем сплю - достаю подушку с лошадками или щенками и думаю о том, как здорово б погладить третьего любимца (моржа обыкновенного, арктического, что величественно где-то смотрит вдаль на Полюсе; милый-милый)...
...Полушутка - я думаю, мечтаю, вспоминаю, чтоб было все так же просто, привычно и в то же время удивительно, чтоб всегда оставалось все то и те, кого и что люблю, пусть все будет хорошо и тихонько...
Как тихонько луна чертит звездочками всем спокойный сон...
....Спасибо им за все...