ПС Отборные рассказы хранятся теперь
и тут

(моя группа)
-888 оттенков Мысли

+ Высказывания без автора - при...осмысленно мной
ПС Велкам)

Sleepy Fairy-Tale

... Она находилась в далеком-далеком королевстве, где я еще не был; и стрелки времени перенеслись в контуры на облаках, когда-то, веками назад небо было таким же прелестным, чистой тишины...
К ним поднимаются облака пыли и потревоженно рвется паутина - угораздило попасть на странное место, на глухой поляне раскинута были сломанные игрушки, мебель, искристые приборы, музыкальные инструменты. На миг меня это смущало, и руки мои дрожали; но потом я собрался с духом (надо не останавливаться и разгрести кучу сломанного (меня вызвали в это место тихие умоляющие просьбы помочь)...
Поднимая в воздух пассами хлам, стыдливо прятал глаза от критики: какой же я медленный и неумеха (мой говорящий бурый лис с любопытством потру сил за мной невидимкой сквозь пространство)...
Я в изумлении остановился перед тем, что вытащил - словно безжизненно в воздухе висела девушка в белоснежном платье с прикрытыми тканью глазами; в моей душе распустился приятный греющий цветок воспоминаний о легких облаках над родным замком, и как звездочки тонко сияют капли дождя, будто осторожное дыхание...
Оно есть у незнакомки, я не опоздал! Торопливо осторожно опускаю ее на землю, хочу сдернуть ткань от глаз, но... С трепетом слушаю: "Не надо!.." (голос спасенной звучал как бы изнутри, губы спокойно не шевелились; глаза точно невидимо смотрели на меня (долгий, тихий, завораживающий взгляд); опускаю руку...
Она заколдована - говорил я сам себе, бережно перенеся найденыша в замок и мужественно выдерживая подколки лиса, суетившегося с книгой заклинаний (сложное зелье булькало в котле, капли строго-мерно отсчитывались, руки робко подбирали ингредиенты, так как я погружен в мысль (кто ее заколдовал, я же истребил злых волшебников?); глаза поминутно останавливались на ее лице...
Вопросы, один другого мучительней и в то же время привлекательнее, мучили мое сознание - как она оказалась тут, почему не помогает отвар; пробуждающий заколдованных?.. Это спящая красавица? Она так необычна (я слышу ее мысли, могу кормить, только рассказывая о еде, мог катать ее на лошадке, рисуя ее в воздухе и покачивая ее лежащую фигурку в воздухе, если б ее нес конь; она видела дождь, слушая его и мои описания его капель; была как маленький ребенок)...
На ощупь она принимала от меня игрушки и книги, завязанные глаза ее смотрели в нее, словно видели; гладила лиса по макушке, протягивая к ротику корм, и немного приопускала голову, как будто видела мой внимательный взгляд; и тогда ее губы дрожали, желая сказать что-то; однако она слабо ходила, точно все время хотелось спать, как младенец с помощью пассов перемещал я ее ненадолго гулять у стен замка, после она снова ложилась в кровать...
Я боялся признаться себе в этом - она даже не укалывалась о веретено, не ела отравленное яблочко, не нюхала усыпляющий цветок (а все закрыты ее глаза, укрытые занавесом сна (моих ушей касался рой волшебных рассказов ее снов - ей снилось, как доспехи рыцарей складывались в человечков и танцевали так чудно, что детишки бросали игрушки и крох-питомцев, танцуя с человечками до самых седин; сброшенные музыкальные инструменты, эхо которых похитил паровозик радужных кубиков, извивающийся в разных комбинациях; пушистые улетевшие листики, превращенные в выдвигающиеся и закрывающиеся сами собой ступеньки...
Мое сердце чувствовало с каждым рассказом, что тихий и крепнущий пут боли падает на него: я и сам все это видел и предчувствовал, только после долгих наблюдений, во все глаза; а она... лис мой пытался сдернуть с нее повязку, но она тревожно призывала меня, я предотвращал это, хоть меня не понимал даже он; теперь его дружеские догадки и причитания не казались милыми - холодно и раздраженно отмахивался от его (как я называл) "предрассудков - мне только кажется, кажется, что все дело в повязке!)...
И, невольно надев незримую, ее на себя еще плотнее, я плакал, когда лис и она спали, в полутемном углу, чтобы никто не видел - я пробовал самые сложные заклятья, возвращающие зрение, читал самые надежные рецепты, но она продолжала быть с повязкой и без сил едва ступать и трогать воздух (а у нее наверняка были изумительные глаза, подобные небу (я никогда не ошибался в этом); неужели не было способа открыть их и посмотреть в их красивый бездонный мир?..
Я чувствовал с каждым новым лучом луны и снежным крадущимся следом, что готов отдать свое бессмертие и вечную молодость, все могущество за то, чтобы прочитать, что таит в себе ее взгляд (боль, радость, страх?); готов принести любую жертву, чтобы она ощутила радость от пробуждения, чтобы счастье коснулось ее нежной улыбки от секунды тени, оттенка блика; и писать это в дневник, записывая тревогу на сумеречном тумане; на который так часто философски-задумчиво смотрел; вспоминания...
Спящая незнакомка, видно, чувствуя мои мечты, в испуге прижала к своим глазам повязку (ее сны стали чуткими, он отказывалась даже слушать о еде или развлечениях, вроде привычно любимых книжек и музыки; рассеянно оглядывалась сквозь ткань на мерцающие лепестки, что запускал синевою вечеров для нее; лис не пускал к ней (сговор, но я стерплю, клянусь, лишь бы облегчить ей боль); она, казалось, хотела убежать в сны и вырваться из них одновременно!..
Я не выдержал - увеличил лиса и, оседлав, предварительно заколдовав замок на защиту дремлющей девушки, соткав паутинные ворота из тканей, стекло дождя и темный туман; уехал на поиски знаменитого нынешнего волшебника, надеюсь, я не буду последним... Время, которое я тратил на поиски, напоминает мне абсурд времени, звука и света, точно такое же, когда я падал в этот мир и встретил ее (кубики перебивали друг друга ритмом и неоном, искусственное тепло погружало в черное безволие, пестрые меняющие друг друга картинки едва ли не реалистичней моего колдовства путали и манили; заключали в такие же оковы, как...
"Ожидание сна... Я жду сна, но его нет рядом... Он меня любит, любит, а я не могу открыть глаза (ведь это просто, чего же я жду)!.. Прости меня..." - читаю я в ее дневнике, бросившись на звук ее с трудом убегающих шагов; лис спал с дороги, устав, мой спутник, представившийся волшебником со странным названием "окулист", вооружившийся светящейся лазерной соломинкой, смеющийся и немного отходивший от меня на протяжении всей дороги (понятное дело, я странен даже сам себе)...
Он тоже побежал за ней, но провалился (даже не успел ничего сделать, им занялся лис); я же, как очарованный, ничего не видя, спешил отклонять путы из тканей, немного порванные (она хотела убежать); скорее...
Как в первый раз поднимаю ее пассами в воздух, удержав при падении с лестницы, опускаю себе на руки и... С затаившимся дыханием оглядываюсь - повязка болталась на канделябре, и в зеркале отразились две крошечные луны, неужто это правда?..
Опускаю взгляд - она слабо пыталась дотянулся до глаз, чтобы прикрыть их, волшебные, мягко-лунные, почти белоснежные чудные глаза... Я видел их и совсем забыл, что ошибся, что ворчун-лис прогнал окулиста, замок осыпается и нарастает паутина, а иногда грохочет эхо и топот выпущенных на волю огоньков-стражей без меня; забыл все... Целый мир утонул для меня в этих белых жемчужинах ее глаз; она попыталась опустить голову, чтобы скрыть их, но я не дал - тихонько приподнял ей лицо и смотрел, не дыша в живую крошечную луну, спустившуюся ко мне на колени в отражении, и...
Я открыл глаза - у меня на ладони трепыхался масенький сияющий мотылек, рядом лежала девушка, ее глаза были закрыты (и теперь они были будто обычными); испуганно наклоняюсь к ней - она дышит, спит...
Тени- буки грозились поглотить мотылька; я взмахнул рукой - и они рассеялись, кроха полетел в ночь, загадочно шелестевшую дождем и лунный переливами...
Sleepy Fairy-Tale
... Там навек в моем сердце миг, где в далеком-далеком королевстве, где я еще не был; стрелки времени перенеслись в… ее глаза, лунные, прелестные, чистой тишины...

Жуликоватая темнота опустилась, когда…

…Немолодой миллионер Джейсон, только закончивший услаждаться перебиранием своих денег, бриллиантов; закурил сигару и спустился было посмотреть картину...
Возможно, покажется банальным такое начало совсем небанальной истории: всякий богач имеет любимые игрушки, вроде машины, предметов искусства, однако что это была за картина - воображение вряд ли б могло создать совершеннее, сказочнее и прекраснее мирок, заключенный в холст - тоненькие ниточки капель дождя, почти белоснежного, он, кажется, вот-вот подарит прохладу, полетит едва уловимыми пушинками света вниз, как только коснешься его; где-то из мягкого, нежного, чуть розового тумана выступают две крошечные жемчужинки, подхваченные будто легким ветерком не то сна, не то таинственной дремы наяву, хрупкие, маленькие, переливающиеся, как живые; два небольших, но прелестных пушистых и тонких перышка кружились, как если бы притягивались друг к другу, складывая своими чертами и незримыми ниточками переплетения светлые и легкие крылья ангела, уносящегося ввысь... восторженный взгляд зрителя застывшего в каждой черточке мгновения волшебства красоты, ее пленяющего обаяния отметил бы и хрупкую фигурку девушки, склонившей голову, скрестившей руки и готовую встать (она сидела) убежать, можно было разглядеть, как приопущен ее взгляд, она хотела что-то сказать, но не смела; мягкая тень паутинкой подчеркивала ее маленький силуэт, волосы стыдливо ниспадали на плечи; странное одиночество ее не нарушало гармонии окружавшей ее красоты, несомненно, она была ее частью и только подчеркивала скользящий мягкий переливами фон бледной, будто дрожащей кожей, черными волосами и синими, как ночь глазами, зоркий глаз отметит и румянец, нежно-розовый, как лепестки, рассыпанные по картине, играющие оттенкам со снежинками; девушка купалась в них робко и как бы смотря в отражение лунного света (над ней, среди приятных облачков, как из крема сотканных, сиял крошечный месяц... Махонький, он ослеплял сиянием, от него распускались созвездиями причудливых форм, которые даже богатой фантазии было трудно объяснить, меняющих лучи от направления солнца, падавшего на картину; хотя глазам не поверит никто - там магически живо смотрело лицо девушки, увеличенное, как бы призрачное и чуть белое, ее шея и плечи, волосы, в натуральную величину, впечатление, что маг заточил ее живую в портрет, и даже не портрет, а мирок сказки, завораживающей, зовущей в себя...
Теперь ее не было на месте, в узорной платиновой рамочке с жемчугом, на любимой стене спальни Джейсона; рамочку не тронули - ее украли! Негодованию миллионера не было предела (чего греха таить, он... влюбился в диковинную картину как в живую девушку, ведь ее героиня была очень и вечно красива, юна, застенчива и хрупка; страшно гордился эксклюзивностью: ни у одного мастера и искусного ювелира не встречал такой тонкой техники и реализма в изображении: вся картина была гладкой на ощупь как шелк, выпуклой каждым мазком и поражающе объемной; натурально переливались жемчужинки, сверкал месяц и брызги звезд, дождя, живо отбрасывали светлые тени каждые ворсинки перьев, лепестков, снежинок, сияющих мерно цветом; краски не тускнели и не выгорали на солнце! Он был в ярости - за нее он отдал сумму целой лучшей своей фабрики, тратил время и деньги на самых умелых специалистов по уходу за редким материалом (никто правда не мог понять, из чего создалась картина), охрану и вот - ее нет!..
"Приказываю ее найти!" - ревел он в трубку командиру полиции; не описывая место и того, у кого покупал ("Еще найдут и конфискуют для расследования" - думал он, с неприятностью теперь вспоминая одного тихого юношу-азиата, имевшего привычку одеваться так, словно он был сказочной феей; немногословный, живущий в старомодном замке, по крайней мере, он помнил, что нашел картину там; как долго не соглашался продавать ее юноша, хлопотливо-отчаянно прятавший ее до этого; в мастерской их много-много находилось - убегающая фантастическая лошадь с небольшими крыльями на ресницах, цвета заката и сотканная из него, на мощных ее ногах - развевающиеся ленточки, что свободно подхватил ветер, мифическое животное бежало, сбивая в грязь лужи и пыль, во все стороны отлетали осколки чего-то разбитого, алого цвета, от картины веяло болью, стремлением догнать и обогнать нечто непостижимое; "Странный он" - еще тогда подумалось богачу, но картины, мастерством, объемностью и диковинностью материала, сочностью красок, загадочностью, красотой сковывали язык и все свои нелицеприятные мнения об их авторе, глаза не знали на какой остановиться - вот цветок, распустившийся из ночных облаков, от него сквозит блаженством, полупрозрачные радужные бабочки окружают цветок, веселясь и порхая крылышками, прыгая с веточки на веточку на тонких лапках, любуясь ягодками, высокими пузырьками солнца (цвет гроздьев - солнечно-апельсиновый); паутинки складывались в лесенки и струны, ломанные линии, и на них сияла роса, дрожащая, готовая упасть; а вот маска, соединенная с короной, с ниспадающими алмазами, запутавшая, казалось, в крючковатых ветвях и маленький птенец журавля с сердцем, пронзенным стрелой, вылетает из нее, в небо, где дождь напоминает косыми ручьями клетку, разбросаны недописанные и порванные стихи (или то ноты), миражи человеческих эмоций, движений;.. было их много - мистических, обворожительных, не похожих одна на другую, но эта нежная картина с девушкой в мирке лепестков, перышек, снежинок и луны была лучшей и, во что бы то ни стало, Джейсон хотел купить ее; с тех пор он не видел таинственного автора ее; с которым, впрочем, и познакомился, случайно прогуливаясь по городу).
Теперь картины не было, и его жизнь изменилась не только тем, что не в радость был виски, который он часто пил, глядя на сказку ее красок, девушку и мечтая, не потому, что некого было погладить перед сном, и никто не встречал внимательными, полными тихой и мягкой души, глазами, без слов точно понимая тебя, чтобы ты не сказал, подумал или сделал, и даже не потому, что друзья и коллеги потеряли главный источник своего эстетического, самолюбивого и иного наслаждения, обыкновенно приходя к нему в гости, фотографируя, долго рассматривая и также трогая ее дивный загадочный материал; а из-за того, что почувствовал впервые за годы своей сытой, мерной и почти искусственной жизни заранее узнанных или готовых ощущений беспокойство, страх больше не найти любимую девушку на картине и любимый мирок на ней...
Расследование длится, отсчитывая нетерпение и страх с каждым тиком стрелок - полицейские сбиваются с ног, но даже подозреваемых и место продаж картин не находят ("неужели замок испарился?" - возможно, подумаете Вы, глядя, как на его месте раз – и лесок; нет он так и остался, но... Странно-мощно и молчаливо стоит стена деревьев, впрочем, не растущая, хотя и искусственной ее не назовешь, соседи и друзья богача рядом проходили и могут подтвердить - ничего подозрительного, обычный лес; затосковав по картине, как не скучал за родными и друзьями, миллионер подробно описал художника и то, что было внутри замка ("Он был, говорю вам!" - орал он в участке, хватая за грудки командира); в итоге, отряд с ним во главе пошли по указанному направлению...
Не излишне заметить, что с каждым шагом внутри миллионера росло нехорошее предчувствие (убранство автора картины, шокированно-навязчиво запомнившееся, его длинные черные волосы, темные глаза, деланно-любезный прищур глаз в сочетании с затаившимся где-то в глубине зрачка страхом, и даже манией к чему-то, прерываемую без его воли, веер, которым он поспешно прикрыл небрежно швырнутые деньги за картину - все в мозгу Джейсона усиливало одну мысль, что возникла при первой встрече: "Он странный... Неспроста все это..."...
Подошли к лесу, богач коснулся рукой веток ближайшего дерева, чтобы отклонить их - они были из такого же материала, как и картины - мягкого и твердого одновременно, приятного на ощупь! "Не может быть!" - воскликнул в смятении чувств он и пошатнулся, падая на ствол дерева - подобно пластинкам домино, одно за другим стали падать деревья (они были нарисованы!). Как обезумев, грозясь на бегу посадить пожизненно "мошенника и подлеца", проклиная автора, сожалея и насмехаясь над своим восхищением его работами некогда, миллионер влетел в замок, физически трясясь от злобы и, попадись ему художник, он бы, как минимум избил его. Читатель, возможно, ждет поимку поспешно скрывавшегося от правосудия юноши, шелеста защелкиваемых наручников под довольный взгляд Джейсона, торжествующего приговора "виновен" автору прелестной злополучной картины, счастливые объятия богача с нею, изъятой у преступника; Поверите, бывший ее хозяин... жаждал этого, вломившийся в холодный пустой особняк, наполненный монотонный шумом падающих капель, мраком и неясным гулом шепотом, точно в глубин его кто-нибудь бродит; а лишь...
Обыскав все, в потаенном углу замка упал на колени, дико озираясь и не смея двинуться, дышать - перед ним безжизненно лежал тот самый юноша, судя по всему, он покончил с собой, так как лицо его было не исполнено страхом неожиданной смерти, крепко обнимая, так что нельзя вырвать, какой-то неясный комок; богач присмотрелся и едва не потерял сознание - это был не комок, а смешанные, вероятно, сожженные и порванные картины - вниз было все смешано с грязью, кровью, обезображено; лишь одна оставалась неиспорченной, та, что когда-то была прекрасной девушкой среди лунного света, лепестков и светло-бело-сияюще-розового мечтания (теперь это был лишь крошечный кусочек жемчужинки, щепотка белого перышка и крохотная частичка чего-то мягонького и бледного); какое-то еще сумасшедшее смешение света и черно-белых красок ударило в глаза в мгновение, когда Джеймсон озирался, и он вернулся взглядом туда: там догорала рукопись, скорее всего, художника...
"... Я с детства любил картины и красоту в целом, сам рисовал и особенно этим стал увлекаться при поступлении на хирурга; и все же одна мысль не давала мне покоя: "Что есть человек? - Не венец природы, раз кто-то рисует живописнее его картины заката, брызг волн, краски перышка каждого птиц, люди же, в сущности - только срисовывают, и даже когда пишут картины без подсказки, как им кажется, категориями мысли, чувства и фантазии не могут покинуть границ, скажем, уже когда-то до них придуманных и прорисованных контуров неба и земли; и искусство становится игрой в сочетание красок и форм, позаимствованных у кого-то более могущественного и гениального, хм... а еще говорят, что человек гений.... Раз человек такое совершенство, то, пусть послужит мне и искусству полностью (это забавно?)... Над моими идеями смеются! Конечно, они готовы раскошелиться на мастера, на новые работы, совсем не жалея труда художника, брезгуя им только потому, что какая-то краска стала менее сочной из-за солнца или только потому, что есть такая вещь, как пыль и время?! Я исправлю это, клянусь!!!.."
Каждое то слово дышит разочарованием, яростью, сквозит ураганом событий, возможно, трагических и мистически раскрывает какую-то тайну, не правда ли? Полицейские и богач бросили всю свое зрение и скорость запоминания на мелькающие под переворачиванием огнем листочки, рисующие следующие картины: "...Итак, я все решил, затачиваю нож и шлифую полотно (хоть бы не подвел клей, приготовленный по тайному рецепту императорского хирурга, я отдал почти все мое состояние на краски, инструменты, а главное, на него, хоть и оставили мне хорошее наследство; пора за дело: так, кажется, мой дражайший профессор, более всех критиковавший меня, любил кататься на лошадке - а поскачи косточками, как она!.. еще вот помню, был в гостях и у Вас стояла такая роскошная стеклянная ваза... На! (наслаждаюсь визгом рассыпающихся осколков, они хорошо будут смотреться на фоне, что-то синенькое, с черным, чтобы было загадочно... И Ваша любимая ленточка - м... ну не знаю, банально, вот прибавить красок в кровь и подстудить ее - это уже интересно..."
"Он делал картины из людей!" - листая вместе с нашими героями рукопись, вырвется вопль ужаса у Вас; и не сколько от факта такой безумной мести и жесткой (мягко скажем) оригинальности в технике выполнения, сколько от представившегося тотчас Вашему воображению самодовольства юноши, продавшего одну такую работу (как сейчас слышится признание, аплодисменты, бешенный гонорар, разжигающий еще более бешенные амбиции; роскошная жизнь, море друзей и возлюбленных, деньги, сокровища, весь комфорт жизни, который можно вообразить за картины, что никогда не утратят своей красоты и которые можно потрогать, что объемны и уникальны; почувствуется отвращение, ненависть, брезгливость и страх перед маньяком ("очень поздно и быстро я понял, что мне понравилось и я не могу остановиться, бездумно, яростно-играя порою заносил нож порою над совсем незнакомыми и ни в чем невинными передо мною людьми, травил их, топил, вешал, толкал с высоты, сжигал,.. ради фантастичного реализма фантазии и творчества"); но не прочтется ли в этом отчаяние, одиночество, боль безумия? Почувствуется ли?..
"... Что я наделал?!.. Я продал тебя, моя единственная любовь... Отдал какому-то Джеймсу за возможность еще раз показать за его деньги, какой я талантливый друзьям и критикам, заплатить им, чтобы они молчали и не сдали меня полиции?.. (Разговариваю уже мысленно с картиной... Ничего особенного для тех, кто подобен мне... Да и они не поймут, я сам себя не понимаю, как я мог продать тебя (не выходит из памяти, как с новой силой после разлуки припадаю к тебе, похитив и вырвав из той дурацкой платиновой рамы: какая же ты прелесть, как в первый раз любуюсь твоим личиком, волосами, фигуркой, что гладил; твои глаза, в которых я утопаю и сейчас, смотрят с картины на меня так же нежно и доверчиво (чистый, легкий, как лунный лучик взгляд); твои губы, по каким так любил легонько проводить рукой, же мягко алые, и, кажется-вот вот задрожат, сверкают теперь снежинками, одно касание к твоим щечкам уносило меня в облака, так же как и перышки из них, которые вырезал всю ночь; твоя опьяняющая шея, кажется, течет по моим жилам каждым своим контуром (какое блаженство снова коснутся дождя из ее частичек...); обаяние твоих плеч, которые я обнимал, вновь обволакивает меня, погружая в неведомый туман сна, который я не хочу покидать (пускай хоть на картине он будет вольный и никто его не отнимет у нас); когда ласкал тебе грудь, то воображению отчего-то представлялись две жемчужинки на камне морского дна, маленькие такие (я сохранил их, днями осторожно отливая покраской на манер перла); целуя твой животик, чувствовал себя во власти лунного, магического круга, живого, пронзительно сияющего (теперь он так далеко от меня, точно маленький след только оставил на картине, лишь далекий свет следа) )... Что за рок и хмель тогда надели мне оковы - это не игрушка, я ощущаю подобные с тех пор, как встретил тебя - складывающееся в мазок на полотно краше всякой краски сухожилие! - Не в том дело, что я оправдываюсь, безумец!.. Я продал тебя, и теперь не могу снова поцеловать, как тогда, в завершающий миг, поправляя твои ниточки из щек, обмазывая из блестками и белой краской; клялся не отдавать тебя никому - ты моя жизнь, последнее, что делало меня хоть каплю собой (никто не узнает, как я хотел побороть в себе эту идею, говорил: "Ты что, опомнись, что ты творишь?!", как где-то внутри меня томилась крупинка человека, ты ушла - и она уснула... Ее заменил какой-то бешенный зверь, ждущий мрака ночи, чтобы вернуть тебя, я найду твой дом, Джеймс, слышишь, а после она никогда не будет твоей!.."
(Миллионер с холодным потом вспомнил темноту, при которой он шел к любимой картине и не обнаружил ее, он с еще большей скоростью, чтобы не сойти с ума и оставаться в хоть частично-относительном сознании, впился в бедственно-быстро ускользающие под огнем строчки) "... Теперь только память мне остается, возвращаться мыслями и сердцем к моментам, в которые мы встретились, общались, за разговорами точно не зная, что есть такая вещь как время, вместе читали, гуляли, смотрели фильмы и играли в шахматы, ты помогала мне писать картину, умиляясь грудке птенца, не зная, что это был кусочек лобика сироты (он был совсем один и выброшен приемными родителями, пока он не осознал всего случившегося и грядущих страданий, я взял его к себе, поиграл с ним, накормил, он ловил радужных зайчиков и смеялся так счастливо, потом - улыбался, очевидно, видя это во сне (пусть он спит сладко, я не помешаю ему спать - подушка, поднесенная к лицу, не разбудила); ты водила меня к себе в гости, показывая любимую домашнюю миниатюрную сакуру, с тобой я мог проводить сутки и не заметить, что они прошли;.. пока ты жила, ты была еще прекраснее и... мне остро захотелось, чтобы ты подарила мне ребенка, а неясное даже сейчас в мозгу говорило: "Так и будет, и станет она навсегда твоей, такой же юной и прекрасной если..."... Опять кольнувший и смявший мой рассудок приступ безумия, я придумываю как убью, нарисую тебя. Когти тщеславия и неведомой инерции погони за бешенной идеей гениальности, наркотический экстаз хищника-художника, выследившего музу и приготовившего для нее надежную клетку, я... дрожал от ужаса и ожидания этого момента - стал предвкушать, как буду аккуратно, лаская, раздевать тебя, потом твое тело, когда уснешь и больше никогда не почувствуешь боли; как буду, как морфинист, с удовольствием забывать о сне, пище и обществе, предаваясь лишь тебе, созданию работы из тебя и с тобой (эдакое трехгранное отражения тебя - ты - сама картина, ты на ней полностью и ты на ней по плечи - сама фантазия эта приводила меня в экзальтацию фанатика; "Как ты будешь прелестна, вечно и никто не похитит тебя!.. Пусть все картины купят, продадут и перепродадут или выкинут сразу после покупки - мне плевать на них; но тебя я сохраню!" - оглушал меня сиреноподобный голос внутри меня кого, я до сих пор не знаю); никогда я так не был одержим идеей создать картину. Дрожь. Смятение до неги и нега до безумия. Крик. Но его не услышат - я сведу с собой счеты и вернусь к тебе... Мы снова будем вместе..."...
"Как в те дни, когда неведомый инстинкт художника заставлял меня осторожно так или иначе поворачивать голову, просить принять ту или иную позу, любуясь, как красивее ты будешь смотреться в том или ином свете, притом или другом цвете, я водил по твоим щекам кисточкой, пока ты дремала и фотографировал фанатично в памяти каждое твое движения и тень новой мысли в твоей тихой улыбки, оттенок румянца и твоего чувства в твоих глазах; я потратил последние деньги на добычу смертельно-сильного снотворного, и, покупая его, визжал на себя: "Ведь это - она! Ты же любишь ее, можешь быть с ней счастлив, иметь с ней настоящего ребенка, даже не бросив свое нечистое хобби; не тронь ее!!!"... Прости меня - это было сильнее меня - в тот вечер я долго наблюдал, как ты ешь крем со снотворным; еще живая, такая красивая..."
"Отдай хоть это мне!" - плакал Джейсон, не осознавая, что он творит, бросаясь в огонь за последними догорающими строчками: "Я... Я... хочу убить себя!!! Пропади пропадом все эти картины; сколько я из-за них заманил и погубил душ, ради денег от них и их самих!.. Как я мог жить?!.. Почему живу до сих пор?!.. Будь я треклят!!!.. Возомнил, что гений... Да гнуснейший из преступников я - предал сам себя и мир, весь невинный, и так страдающий, но прекрасный мир!.. Картины еще многие целы и все так же хороши... Нет, пусть никто их не видит - сожгу их вместе с этим дневником, пошлю к чертовой матери!!!.. Не горят, а спирт и сыворотка на клей и шприцы для них ушли, вот черт!.. Прости меня, Господи, прости, помилуй, помилуй, помилуй, Господи, молю, смилуйся, милостливый Бог, лишименя жизни! (Я каюсь, если Ты меня слышишь, каюсь... Мне даже стыдно поднимать глаза, чтобы увидеть, где пистолет... Я знаю, я снова грешу и не искуплю этим своих грехов; я хотел отомстить и подарить хорошее себе и другим - Но Ты прав - нельзя так, нельзя! Я не имел права убивать, оскорбляя вечность; жизнь... Она могла бы мне дать скромный доход хирурга и художника, нормального, у которого есть тихая, хорошая жизнь, друзья, любимая; я же.... Подлец, мошенник, убийца!!!.. Как я мог?!.. Вернись ко мне, молю!.. Я не могу жить без тебя, ты лишила меня способности писать картины, после того, как увидел тебя, и прекрасно... Ты неповторима, я проклинаю свое безумное желание запечатлеть твою красоту, даже для других... Никогда никому больше не отдам тебя!.. Все, черт со мной... Пусть и из меня сделают картину, да уродливую, пусть отдадут ее даром на растерзание полоумным - это еще будет рай для меня за то, что я сделал с тобой, мое сердце!.. Если Ты позволишь.... Молю напоследок - пусть лишь одна мечта мне останется, если я еще когда-то смогу мечтать (о, если б...) - хотя б смотреть на тебя из подземелья темноты, на твой мирок, где лепестки, снежинки и ты, твои глаза (твои невидимые крылья, ангел)..."

Белоснежное небо...

Мечтами возносясь к нему, тихонько... шелестят высокие веточки с крупными ягодками, приятно красными с сочными, на несколько минут они озарились алой дымкой заката и теперь стали тускло бледнеть; но это не портило их для взора...
Огромных внимательных светло-зеленых глазок, обрамленных нежно-розовым узорчатым ободочком, пушистыми белыми ресницами и бровками, где-то по краям и в середине глазок - черные штришки, будто то блестели темные жемчужинки; они с легкой грустью опустились на длинные-длинные белоснежные лапки с мощными когтями своей хозяйки: день уже закончился, а как прекрасно было поймать солнышко, редко-долгожданно заглянувшее сквозь густые джунгли леса, объятого льдом и снегом, ловить бледно-розовым носиком и кажущимися невидимыми от белизны усиками его лучики, искристые блики играли с ее не слишком длинным хвостом с розовой пушистой кисточкой, как у льва; припадая на передние лапы и внимательно придерживаясь задними коротенькими, она наблюдала этот день сквозь...
Небольшое озеро в глубине леса, прозрачное и притягивающее. Она изящно коснулась носиком воды - пошли круги, подобно причудливым облакам дальних планет, быть может, и те, что опоясывали родину ее и маленьких, больших-таких, как она: существ, огромных, но с коротенький телом, с гигантской мордочкой словно морской свинки и внушительными хвостами (кадов). Мысли, одна за другой, шаловливыми крошками-невидимками снова ли между ее крохотных круглых ушек и тонкого округло-изящного лобика (а вдруг и в озере кто-то, как и ее родичи, гуляют, кушают, дружат?..)
Она присмотрелась к мерцающей глади, бликами будто гладившей ее черты, высокой и легкой, как белоснежное небо... Казалось, в ней тихонько перешептывался снег, укрывавший фрукты, цветочки и ягодки с листиками и травинками, капельки росы или свежести замирали на них ледяными алмазиками, что как пятнистой корочкой отражались в воде... Как перышки, мелькали в ней белые и бледно-розовые, нежно-апельсиновые рыбки, стройные, с большими хвостиками, полупрозрачными и кружевными, пышными, философствующие о чем-то своем открывающимся и закрывающимся ротиком, чуть выпуклыми глазками, коротенькими кружавчиками плавничков и жабрами (они дышали, разговаривали)...
Эти светленькие морские крохи как-то растерянно бродили среди оледеневших травинок водорослей, не смотрели на капельки сияющих жемчужинок, на масенькие кораллы и затонувшие следы иных цивилизаций и миров; трогали все ротиками и скучающе глядели вдаль, ввысь, где-то там пестрели цветы, ягодки, травинки...
Сердечко в ее грудке забилось чаще: "Малыши, чем же вам помочь?" (плавающие друзья ее, несомненно были хрупкими капельками волшебного дождя белого неба, что больше никогда не повторятся); поблизости не было ничего, чтобы быстро накормить их; она решительно отбежала на поиски травинок, мысленно пообещав рыбкам вернуться; однако... чем дальше в джунгли, тем более скупы они были на растительность; да и ее соседи - миролюбивые халикотерии и гигантские снежные попугаи лениво-жадно отворачивались и проталкивали лапами за щеки, недовольно-предупредительно урча и кося миловидные глаза; кады ее крохотной группки, забравшись на великаны-папоротники, друг рядом с дружкой, свив для малышей люльки из лиан, крепко спали, оставив только часовых по четырем направлениям; не стоило их отвлекать; синева и мерцающие звездочки опускались на долину кадров; и только...
Где-то вдалеке от нее белоснежное небо озера тосковало от того, что не оживляют его игры и перегонки, рой пузырьков рыбок с пышными хвостами, покрывавших почти всю их спинку и животик, прелестных кремовых и белых своих малюток, что испуганно метались, как лепестки, подхваченные холодным ветром (они все еще были голодными); с каждым шагом она понимала это, отчаянно решившись вернуться и постараться освободить когтями водоросли для пищи рыбкам; пока глубокая ночь не обрекла их на бессонницу от грусти и просящих кушать брюшек, она повернулась бежать назад, но вдруг...
Смущенно отступила назад: перед ней был кад горазд крупнее, с более мощными плечами и спиной, более длинными когтями и хвостом, белоснежный, с теми же розово-белыми ободочками черно-зеленых бусинок огромных глаз очень крупной по отношении к коротенькому телу мордочкой, почти такой же как она, но... Она потупила взгляд и не решалась сказать ему ни слова: он положил перед ней добротный пучок травинок с мелкими-мелкими ягодками (как раз пригодных для рыбок!); ее кончик хвостика взволнованно дрожал и, если б мог говорить, наверняка б, как и она спросил: "Отчего ты?"...
"Смотри... Они радостные!.. Они снова играют друг с другом!.." - донёсся тихий голос кого-то, когда она, поблагодарив, взяла пучок и вернулась к белоснежным и бледных тонов бабочкам воды, аккуратно кинув корм рыбкам, она с радостью наблюдала, как ловят ротиками травинки, трясут фигуркой, облегаемой роскошным хвостиком, из стороны в сторону, от счастья, наконец, ощутить вкус травинки, после - кружась в догонянии друг дружки среди жемчужинок, рифов и водорослей; она смотрела и чувствовала, как гладит их хвостики и как хорошо - просто помочь таким милым созданиям и наблюдать за ними; голос...
Заставил ее встрепенутся и поднять глаза - рядом с ней примостился у кромки озера тот самый кад, что подарил ей травинки для ее крошечных друзей белоснежного неба озера, от синевы сгущающихся сумерек кажущееся сотканным из сверкающего чуть синеватого тумана; он долго смотрел в ее глаза, ловя в них все - ее солнечную, как улыбка малыша, радость от осторожного касания лапкой к спинке близпроплывавшей рыбки, ее задумчивость от того, что наступает такая странная пора, клонившая ко сну, но таящая в себе столько лабиринтов мгновений и красоты, как если б это был его кроткий взгляд, отражены в магическом небе, любовался незаметно опустившимися маленькими снежинками (тихий дождь смешался со снегом в том словно сказочном лесу)...
"Ты грустишь?" - придвинулся он ближе, стараясь дать ей все тепло.
"Немножечко" - кротко ответила она, не жалея пушистой кисточки на хвосте, смахнув с его бровей, более густых и потому словно, больше засыпанных снежинками, эти частички снега.
"О чем же?" - (с трепетом он аккуратно ловил глазами, затаив дыхание, как легонький ветерок, сорвав лепестки с лесной алой вишни неподалеку, купал их в красных лепестках)...
"Может, о том, что знаю: сейчас рыбки будут спать... А какие сны они увидят - узнаю ли?.. Какие сны?.." - (она невольно приняла лепесток, что не отпускала его лапа, коснувшись его, замершего на ее нежных белых ворсинках лапы)...
Они долго еще разговаривали, о том о сем, без слов, одними глазами, глядя, как в синем небе среди звезд переливаются снежинки, капли и лепестки, усыпанные ими, как бриллиантами; и миг слил их жизни в одно мгновение падающих нитей неба, как всю жизни знавшие друг друга, он и она аккуратно передавали друг другу эти нити, боясь потерять хоть одну; не боясь закрыть глаза или снова приопустить взгляд, рассматривая как внутри себя и вокруг них разливается...
Теплое белоснежное небо, щекочут их хвостиками рыбки, белые, светло-апельсиновые, нежно-розовые и они смеются вместе с ними, одними глазами, с замиранием прислушиваясь к биению сердца друг друга (он... в один миг, желая поймать след звездочки, невольно коснулся носиком ее шеи, более тоненькой и длинной, чем у него; как странно - хотел он стыдливо сказать себе, но... Она только приподняла мордочку, легонько водя своим носиком по розовому приплюснутому треугольнообразному прохладному шарику его, закрыв глаза и осторожно касаясь сердцем будто хвостика рыбки, скользящей по...
Белоснежному небу...
Мечтами возносясь к нему, тихонько...

Сплин

По воде медленно плывут крошечные бледные цветы, мерно капает дождь; и все вроде бы обычно в жизни молодого, ничем не отличавшегося, человека, задумчиво опустившего взгляд - его поразила мелодия, где-то он слышал уже ее...
Поразительная волшебная музыка беспрестанно рисовала его воображению, как он на искристо-белом, воздушном коне сквозь приятно-искристый ночной лес в замок, да куда угодно, лишь бы убежать от того чувства, в псевдоним которое он себе поставил - Сплин, поддаваясь странному чувству, что он преследуем мелодией, возвращался в свое укрытие...
Там ждала привычная суета - есть, переписка по электронной почте с боссами, ожидание гонорара, потом сна и только в них - то, к чему, как ему казалось, он идет, и укрывшая неведомой тканью сознание та мелодия в точности соответствовала им - он натягивал лук души, терпя боль от острых иголок конца стрел и натянутой тетивы, с силой, чтобы пустить, отпустить томившее его чувство...
Вновь дождь, и капли, подобно сказочным птичкам летели ввысь перевернутой незримой страны, быть может той, где луна рассеивается мягкими лепестками, поднимая к счастью... Сплин оглянулся - пора б перестать заниматься непонятно чем, туда-сюда перелистывая свой электронный дневник и просматривая фотографии к нему; запикали часы - полночь...
Окажись он в иной жизни, ином теле, иной судьбе и веке, очнись он в другой, какой угодно реальности, он бы совершенно спокойно оглянулся на высвеченные на экране часов циферки и, откинув по привычке черные волосы со лба, просто начал бы устало-безразлично блуждать карими глазами по мраку комнаты в поисках кровати; но...
Все было, как было - город подсвечивался во тьме огнями, шелестел дождь сквозь отражения их точек, они будто плавали, как цветы, и громче, до страха-завороженного любопытства Сплин поспешил окунутся в то чувство, что навевала мелодия...
Она доносилась из окна дома, куда ему следовало отправиться, чтобы после своего дела получить деньги (он был киллером); и, привычно безошибочно заряжаемый пистолет дрогнул: "Я не могу этого сделать!" - отчетливо поймал себя на мысли юноша, не в силах собраться и идти дальше, а что ему стоило, что ему, как упорно холодно говорил внутри рассудок, музыка? Его дело...
Представлялось ему капризной и пугливой, ни о чем не думающей, кроме гламура, девчушкой (ему заказали дочку крупного магната); сулило оно сумму безбедного существования, и, признаться, узнав об этом, Сплин даже втайне подивился - насколько люди могут ненавидеть, завидовать, что готовы отдать состояние, чтоб остаться, как они воображают, без конкурентов...
"Что ж ты остановился? Мало ли, что она слушает?" - зашептал экстрим, перемешанный с любопытством (юноша, собственно говоря, только шел на первый заказ). А сердце дрожало, как если б он шел на роковую встречу в своей жизни; впереди все яснее доносились пленительные аккорды, на горизонте - неприятно выли сирены полицейских - надо спешить и не привлекать к себе внимание...
Заставив последнюю установку попрочнее закрепиться в мозгу, он бесшумно и скорым шагом проник в особняк, стал подыматься по лестнице на звук (в окне кроме музыки доносилось всхлипывание маленькой женской головы с густыми черными волосами, отвернувшейся); пробираясь к заветной двери, Сплин обращал внимание на обстановку - отделка мраморных темно-зеленых стен напоминала переплетения леса, на подставке в пустом аквариуме белели чучелка крупных изумительных рыбок с огромными хвостами и черными бусинками глаз; подсвечивающая их лампа делала их нежно-розовыми, они точно застыли в движении...
Юноша открыл незапертую дверь (точно его ждали!) - перед его глазами была девушка, с заплаканными черными глазами, с грустным бледным овалом лица, ее взгляд говорил: "Спасибо, что пришел".
Надломленная, но летит душа стрелой из лука жажды свободы... Отчего? - спрашивал он себя, для формальности показав пистолет (она так тихо и... преданно смотрит на него, может, он адресом ошибся и заказывали иную девушку?); соображал юноша медленно, пытаясь скрыть замешательство поспешным надеванием на лицо маски коварства и наглой злобы (ничего не получалось, все путала музыка, что звучала незримо, из ее глаз, она гипнотизировала)...
"Что же мне делать?" - мысленно прислушивался он к крепнущему ощущению - интуиция не ошиблась и он вот-вот окажется в необычной ситуации, возможно, роковой, как та, что переносит в печальную и красивую, задумчивую сказку...
Сплин еще раз оглянулся: он не ослышался - бледная девушка едва слышно прошептала: "Ну, убей же меня". Значит, она знала его, ждала. Он еще раз поглядел в ее кроткое лицо - тихое, юное, неиспорченное никакими тщеславными и глупыми мечтами, его б хрупкой хозяйке жить бы и жить, она... Была как будто одно целое с ним в эту минуту, когда все капал дождь, на зеленых тенях падали розоватые тени чучелок прелестных рыбок, и из проигрывателя лилась мелодия, уносящая за грани логики (они молчали вместе, без страха, и лишь некое чувство смятения, объединяя, создавало между ними хрупкий невидимый занавес)...
Киллер боковым зрением поймал приближающиеся тени не то напарников, не то боссов, не то полиции - надо, надо вернуться в другую иллюзию под названием работа, жизнь, успех и убить девушку, заказавшую его для себя; как странно... Он задвинул шторы и приготовился выстрелить единственной пулей, повернулся к жертве и...
Те, кто следил за ним, удовлетворенно повернули назад - раздался выстрел, лилась мелодия, шел дождь, окно погасло, все было как обычно, можно расслабиться - Сплин отработал деньги; и никто не догадывался, что та музыка, тени, обрамляющие ее причудливой игрой на окне, надежным лесом, или вернее, одной, магической, переливающейся стрелой, уносила куда -то за капли дождя...
Слова:
"Может, стоит поговорить со звуком ?"
"Ты плакала, а на записке смайлик... Пиши, я не хочу, чтобы мои конкуренты тебя увидели..."
"Сплин, это же смешно..."
"Откуда ты меня знаешь?"
"Не важно... Включи свет, я не хочу умереть, прячась от всех"
"Тебе повторить, что сказал?.. Я... не... убью тебя!"
"Что?!.."
"Буду откровенен, раз это ничего внешне не поменяет: да, ты жертва, я киллер, но... Считай меня идиотом, я чувствую, что мы сейчас - одно целое... А где ты видела, чтобы одна половинка хотела убить вторую?.. Мы - две половинки, в этой комнате, и твоя музыка... Она меня поразила...".
"Ты и вправду эстет, как мне говорили... Перед тем как убить меня, говоришь о музыке... Не отвлекайся... Или тебя надо спровоцировать?"
"Я не убью тебя!"
"Что ж... к моим разочарованиям еще одно... Сама все сделаю... Дай пистолет..."
"Не... Стой, подожди, каким разочарованиям?"
"Повернись и увидишь..."
"А ты себя в это время... Не позволю... Лучше сам подумаю... Постой, так это ты из-за рыбок, чучела которых я видел в холле?.. Лишь из-за них?!.."
"Ты не поймешь меня... Да и не к чему..."
"Пиши... Ведь внешне это ничего не значит, а я пойму, с кем имею дело "...
Записка за запиской, девушка изливала душу, тому, кто обязан был вот-вот лишить ее жизни (и отчего-то медлил с этим), как бы спеша ее освободить, отпустить все стрелы, что терзали ее, отпустить лететь из леса усталости и не оглядываться, как в глубине леса, в озере, искрились волшебные рыбки, похожие на тех, что были у нее...
С детства она, раз увидев таких в аквариуме, полюбила навсегда их, каждый оттенок белоснежного тельца, блеск черных крошечных глазок, игру колебаний их хвоста, все полюбила настолько, словно это были единственные рыбки на свете...
Когда она увидела их впервые, витрины подсвечивались приятным розовым светом, играла мелодия (та самая), что уносила к волшебным садам, где одним движением ветерка и лепестков бледных цветков дождь играет как на струнах, уносит куда-то, быть может туда, где нету...
Грусти, что закралась в ее сердце с тех пор - ей не быть всегда вместе с прелестными белыми птичками моря, что радовали ее игрой среди жемчужинок и коралл: темно-зеленые двери магазина закрыты, и непонятные колеса времени, расстояния уносили ее дальше от маленьких друзей, что часто ей снились...
Она трогала их роскошные белоснежные хвосты во сне, плавала с ними среди пышных водорослей и представляла себе, как будто кружится в воздухе среди леса, ловя руками лепестки луны; душа ее радостно оживала и сливалась с музыкой, что звучала в тот миг, с негой, только тогда, когда вспоминание...
Капельками дождя или шелестом опадающих лепестков рисовало ее воображению рыбок, всякий раз возвращалась она к музыке той, что укрепляла, однако чувство...
Сплина (позже у нее появились те самые рыбки, о которых она мечтала; как она любила их осторожно гладить пальчиком, с трепетом ощущать их сердечко, кормить, любоваться их тихой, вроде простой, но своей, увлекательной для них жизнью, это все, что действительно радовало ее (одноклассники не любили, родители, дабы дочь не мешала их светской жизни, переехали; и крошечные рыбки поддерживали ее, ее надежды и грусть)..
Дождь все не переставал капать, подобно ее слезам - они умерли, так, в сущности, и, не успев дать понять ей - они живые, любимые, они живые!.. И никакие деньги и успех, время их не вернет, быть может, только взгляд и прикосновение к чучелкам, тихое и задумчивое поднимание и опускание своих шагов по лестнице, что у темно-зеленых стен, только мелодия...
Рисует, как... Девушка тихо улыбнулась, бережно погладив двигающиеся картинки с ее любимцами (она была одна (незаметно поцеловав ее, Сплин скрылся во мраке ночи); и не слышала, как с куколки в человеческий рост осыпались осколки (в нее выстрелили из пистолета); она гладила игру с белыми рыбками, смотря на них так же тихо, затаив дыхание, как в детстве, слушала мелодию...ей снова захотелось жить и, быть может, скоро уснуть и...
Видеть во сне, как...
По воде медленно плывут крошечные бледные цветы, мерно капает дождь; и все вроде бы обычно в жизни молодого, ничем не отличавшегося, человека, задумчиво опустившего взгляд - его поразила мелодия, где-то он слышал уже ее...
Поразительная волшебная музыка беспрестанно рисовала его воображению, как он на искристо-белом, воздушном коне сквозь приятно-искристый ночной лес в замок, да куда угодно, лишь бы убежать от того чувства, в псевдоним которое он себе поставил - Сплин, поддаваясь странному чувству, что он преследуем мелодией, возвращался в свое укрытие...
Сплин…

Малыш-ка-Карл-сон

Пролетаю над крышами домов, как и раньше, анализируя: что-то изменилось - радостный и живой лай Бимбо сменился на ленивое молчание вечно сонного пса, окна уже не открыты, не пускают свежий воздух и сияние маленьких звезд, среди которых я когда-то летал под мелодию "Малютки-Привидения"; внизу спешат люди, машины, и никто не удивляется мне, будто я не существую...
Мой друг Малыш давно вырос, его папа стал успешным бизнесменом, я его не видел столько, что все наши детские проказы, обиды и споры, веселые шутки над домомучительницей Бок и жуликами начали превращается в сон; не сплю ли я? Часто вижу свое одинокое отражение в зеркале - и я вырос, перестал быть тем коротеньким и толстеньким человечком, о приключениях которого, как я слышал, написали книгу.
Все крыши района давно изучены, и малюток, что скучали б и которых я мог бы понянчить, не было - все, как успелось мною заметиться, постоянно возились с крохотными штучками на ладошках и, очевидно, не скучали... С каждым днем, примостившись на тесном теперь диванчике, смотрю на голые стены (картины и лисичке и петушке, эти крошечные ниточки моего детства, пришлось сжечь, чтобы протопить камин)... И думаю - вроде б и не так много лет прошло, а ощущаю себя попавшим в иной мир!..
"Может, я умер?" - с усмешкой иногда заглядываю в тусклое зеркальце - те же серые глаза, рыжие волосы, брови и несколько веснушек, только я вырос, но жив... Осознание этого, как-никак оптимистичного факта возвращает бодрость и любопытство: что теперь в этих новых улицах? Старательно забираюсь на крылечко и смотрю: прохожие, от мала до велика, разговаривают, смотрят, что-то делают в маленьких прямоугольничках разных размеров...
Напрягаю зрение - это не телевизор: в телевизоре не набирают буковок и не получают их в ответ; последнее, как помню, меня радостно ошеломило и, поправив штаны с перевязью пропеллера, я бойко отправился искать похожую штучку (так ново, интересно попробовать набрать слово, и очень не терпелось узнать, что мне в ответ напишет родич телевизора?)...
Как ни странно, нахожу одну такую штучку на одном из излюбленных чердаков воришек, изредка являвшихся моими соседями, видно, она не была им нужна, включаю и... с той поры моя жизнь долго разделялась на причудливые периоды: встаю, покушаю запасом сухариков и кофе, включаю штучку ("смартфон", как услышал я на улице), и до самой темноты, как и все, вожусь с ней...
Вначале было чувство, будто я исследую для себя новый мирок, помаленечку узнал, что есть такая вещь, как картинки, музыка, игры (можно и без товарища играть! - напрашивалась мысль, толкающая убедиться, что это хорошая вещь); когда садилось солнышко и картинки с играми были нежелательны для глаз, я нажимал кнопочку и выбирал любую песню, от чего, наверное, спать стало еще крепче и слаще...
Потом взыграл восторг - я теперь не одинок, я среди людей и в курсе всего, что с ними случается, пропеллер, видно, скучая по полетам и детским проказам, притихло едва покачивался от легкого дуновения ветерка; но мне было не до этого: Север, Египет, Япония, Джунгли...
Тысячи гор, рек, лесов, восходы и заходы луны, даже то, о чем я только мечтал - созвездия Космоса, теперь радовали меня, в виде картинок, в воображении я пролетал мимо важных, припорошенных снежком, моржей и гладил их упитанные головки с пышными усами; дотрагивался до жемчужинок, затонувших золотых монет и бриллиантов среди словно искусно вырезанных скульптором рифов...
Время идет, согретое в котелке кофе стынет, маленькие звездочки гаснут и зажигаются вновь, внизу - тот же гул, который перестал быть чужим и непонятным; он как бы исчезал, растворялся с нажатием на кнопочку запуска смартфона (но не прошло и нескольких дней, как просто картинки и игры с музыкой мне наскучили; я стал загадывать, предвкушать, что б еще такого в нем можно найти, за что его еще так любят?)...
Вечерами, прогуливаясь среди мозаики зажженных окон, отдыхая от своего маленького окошка в новый мир, отчего-то раз поймал себя на мысли, что мне опять стало не хватать моего детства, проведенного в безуспешной борьбе с плюшечной лихорадкой, фантазий о перевернутом кораблике на странице газеты за кастрюлей каши; плюха у ног неизвестного господина от запущенного пакетика с водой; а главное - Малыша, даже его родителей, что сначала крайне не любили меня...
Опускаю, как-то устало-отчаянно глаза на монитор заждавшейся игры с потешно пляшущими зелеными человечками, как и я, обожающих сласти и охотящихся за ними - это лишь шторка от истинного солнышка в моей душе, я понимал это, ее отодвинешь и убедишься, что оно все так же ждет тебя, но...
Внутренними глазами обвожу, не поднимая взгляда, город, так давно знакомый - крошечный домик, в котором жил мой голубоглазый друг и невольный помощник-свидетель моего баловства, снесли, сам он далеко...
Неужели дальше тех лиан и экзотических ягодок, что по моему желанию ели мохнатые доисторические зверюшки (чуть позже я открыл для себя новую игрушку - можно, как и в телевизоре смотреть и выбирать фильмы, большие и маленькие, какие нравятся, даже увидел фильмы и мультики с собой; поверить долго не мог, что когда-нибудь смогу промотать прошлое, увидеть себя со стороны!)?.. Неужели?.. Прислушиваюсь к себе: не все, не все еще для меня остановилось...
Я читаю это в стареньких часах с кукушкой, в верстачке, рубашке на вешалке... в шуме машин, неоновых щитах, увлеченно возившихся прохожих... "Так можно вернуть все назад!" - едва не лишила меня разума счастливая мысль однажды, когда я внимательно-невольно проследил, как одна тетенька зашла на яркое окошко, придумала имя и циферки, позволяющие запомнить ее в мирке этого окошка, и теперь радостная, отправляет музыку, картинки, отправляет буковки и получает их в ответ от тех, кто где-то, может, и далеко, но тоже есть в окошке...
От экстаза этого открытия я точно заново родился и зашагал по крошечной комнатке своего дома, как если б попал туда по ошибке - я смогу снова общаться с Малышом, увидеть его и как он живет (с помощью глазка смартфона, запоминающего при нажатии кнопочки все, что прикажешь ему запомнить, можно узнать, как выглядят те, кто в окошке, что они любят); придумывал, как буду называться, как поделюсь фотографией и всем, что приглянулось за дни знакомства с новым миром с Малышом, как только его найду...
Меня зовут Карлом, а люблю я очень поспать, может, потому, у меня и фамилия сочетает эти два качества (фамилию мою знают многие дети и взрослые, благодаря книге и мультикам обо мне - Карлсон); а вот предыдущие два обстоятельства, думаю, мало кому известны, потому, напишу-ка я... Ну вот, теперь лучше (всего в несколько минуток я создал свой мирок в том же окошке, какое наблюдал у тетеньки):
Карл-сон
(Да, тот самый )
Мое фото на диванчике с подписью: "Вернулся!"
Возраст - 23
Интересы - Плюшки
Семейное положение: нет никого, даже собаки
Мировоззрение: "Спокойствие, только спокойствие"
Адрес: Живу на крыше
О себе - Мужчина в полном расцвете
Затем я незамедлительно ввел в строку поиска Сванте Свантесон (так зовут Малыша) - окошко было пустым. Огорчился с минуту, но потом подумал, что, если он есть в этом мирке, то, вероятнее всего, под именем, каким звал его я или папа с мамой.
Прибодрившись этой мыслью, я быстро набрал: "Малыш". Тех, как меня в первый миг удивило, кто носил это имя, оказалось немного, но все равно, это был не один Малыш; я стал просматривать их странички, одну за другой, в надежде отыскать моего старого друга: на фотографиях были кто угодно, но не он, и информация о себе тоже настоящему Малышу не подошла б (к примеру, Малыш никак не мог не любить собак, если я хорошо помню, как он плакал, узнав, что Альберг никогда не станет его псом)...
Я хотел потерять надежду, точнее, выкинуть ее из сердца, как сделаю это со смартфоном (его, на первый взгляд, широкие и яркие развлечения, насквозь узки, однообразны, фальшивы и лишь иллюзорно шторкой загораживают от скуки и одиночества); но тут мой взгляд упал на пользователя - …
Малыш-ка
( На фото был Малыш! Таким, каким я его запомнил и каким он был в мультике и на обложке книжке о нас - большие голубые глаза, коротенькие светлые волосы, округлые щечки)
("А мы тут плюшками балуемся ")
Семейное положение: есть друг
Интересы: Собаки, юмор
Я посмотрел еще фотографии этого пользователя: вот этот крохотный домик, вот Фрекен Бок, вот Бимбо... Я нашел его! От неги долгожданной встречи, пусть и лишь пока в окошке этого мирка, я едва не уронил теперь бесценный аппаратик с крыши (ведь благодаря ему, я могу вернуться в детство, просто пообщавшись с другом).
Забыв, что сейчас время спать, я устроился удобно на крылечке и набрал:
"Привет, Малыш!"
"Привет, Карл-сон" - тотчас ответили мне, а я долго впитывал каждую буковку глазами, боясь поверить в то, что мечты сбылись, и времени как не бывало...
Даже в предложении собеседника я почувствовал ту же самую робость и добрую, детскую смущенную приветливость, как в момент нашей первой встречи; это чувство, это счастье для меня, проникло вмиг так прочно, что я стал печатать и копаться в мирке смартфона, как впервые, но радостно, увлеченно (у меня снова есть друг!)...
Мы стали переписываться каждый день, и я иногда забывал о сне и еде, даже когда били часы, напоминая о них, когда на окошке появлялось заветное личико моего друга; Малыш очень был удивлен узнать, что я живу на крыше и зарегистрировался ради него (я приписал это тому, что за годы разлуки несмышленый мальчик мог позабыть меня, увлекшись новой жизнью)...
Жизнь у него действительно была интересная: я узнал, что переехав, его семья стала жить лучше, они наняли домработницу по фамилии Бок, и вместе с Бок Малыш ездит (как он сам написал) "совершать шопинг", чтобы было в чем "в клуб иногда заглянуть с подружками", Бимбо лежит дома у него и «гуляет неохотно»...
Также неохотно, почему-то Малыш отзывался на мои реплики вроде: "А помнишь, как я спас твою любимую марку с Красной Шапочкой?" или: "Признайся, сейчас по крышам гулять так хорошо и совсем неопасно..." (в этом его будто подменили, он сразу менял тему разговора: "Нам вот стипендию дали! Хочу на нее сумочку новую купить, как ты думаешь, какой цвет подойдет мне?").
И тогда я спрашивал себя, мысленно глядя на себя во все глаза: "А я точно Малышу пишу? Он ли это? Так изменился!.." (и вправду, мой друг, повзрослев, стал любить острые соусы, хотя в детстве мы вместе роняли слезы, давясь "Соусом по рецепту Хильдур Бок"; он показал мне фото своей собачки, что спит - всегда спит, видно, с тех пор, как мы разлучились, ему некого стало догонять в веселой погоне его хозяина за пугливыми домработницами; он прислал мне и свое фото...)
Я не забуду того состояния, которое испытал, когда мои глаза впервые встретились с этим фото: на снимке были те же голубые глаза, тот же небольшой вздернутый носик, светлая-светлая челка; но... Черты стали какими-то иными, более тонкими, будто то не Малыш... Глядя на фото, я долго молчал, осторожно-вынужденно впуская саднящее давно ощущение: я ошибся...
"Ну что скажешь?" - написал он, тот, кто был под именем Малыш-ка; рефлекторно, поглядывая на фотографию, где был Малыш из мультика, знакомый мне, я стал писать какую-то отвлеченную чепуху; мозг мой не мог привыкнуть к потаенной новости: да, мир действительно больше никогда не станет для меня таким, как в детстве....
В тот вечер, дождавшись, когда моя собеседница выйдет из окошка, я продолжал в нем быть, суетливо метаясь по картинкам, фильмам, музыке, бесцельно, как запутавшись в лабиринте, не останавливаясь, у меня текли слезы (я потерял Малыша навсегда, хотя был уверен еще так недавно, что нашел его, еще так недавно был счастлив, обсуждая с "ним" вкусы джемов в пакетиках); я не мог уснуть - в голову лезло два противоречивых желания: удалить мирок и жить воспоминаниями о моем друге детства, а Малыш-ку забыть, но вместе с этим...
Мне хотелось остаться с ней, в окошке, как прежде, скучать, если ее там нет, щелкая семечки и глядя на наскучившие тротуары переулков снизу, перелетать крыши на крышу, развлекая себя и разминая давно отвыклый от полета моторчик; листать в ее отсутствие книжки и мультики, а когда она появится - дарить ей понравившиеся картинки и музыку, читать и вместе с ней грустить и радоваться (все-таки у меня есть друг); надо видеть хорошее, любить настоящее так же, даже сильнее прошлого - укреплял я себе в душе мысли; а после, внезапно...
Нашел еще одну причину, почему я решил остаться с ней: я влюбился в нее, не помню, когда я осознал это, но в сердце дрогнуло что-то такое маленькое, воздушное и теплое, как мой моторчик, оно застучало сильнее и задумчивей, чуть я увидел ее настоящее фото, голубые, как лепестки неба, глаза, точно хрупкие солнечные ниточки волосы, чуть вздернутый носик... Я снова сел за рисование, только теперь рисовал не петушков и лисичек, а ее и себя: вот мы гуляем по крышам, вот мы у меня дома...
Кстати, почему она не хочет встретиться со мной? Мы даже созванивались пару раз, видели друг друга в программке-гляделке (после чего мне жутко захотелось увидеть ее еще ближе, маленькую, хрупкую Малыш-ку, покатать на себе и полетать среди облачков)... Я опять ударился в... мечты, как только окошко в смартфоне становилось пустым и неинтересным (хотя там, точно как на улице, сменяя друг друга, мелькали люди, картинки...)...
Чем больше мы общались, тем ярче мною осознавалось, что готов сделать себе плюх на голову пакетиком с водой и посадить в волосах себе рыжие вишни, только б она улыбнулась, и, несмотря на нехорошесть поступка (я только сейчас окончательно это понял) красть плюшки и конфетки, лишь бы ей было приятно, мечтал о совместном фото у любимого таганка, которое поставлю в рамочку, как сядем рядышком на крылечке вечером, будем пить кофе и смотреть на звезды...
Мне покажется (я уверен) в тот миг, что звезды становятся лепестками, они будут для нас танцевать, ложась пропеллером, петушками, плюшками и веселыми рожицами, переливаясь и обгоняя друг дружку, как в детстве; нарисуют целые страницы новой сказки, обо мне и ней, и одна из них упадет ей на щечку, а я поцелую и заберу ее...
Так я мечтал и ждал момента, когда можно будет залететь в лучшее окошко на свете - в ее окошко (она написала, что «подумает о наших встречах, пока не готова"); показалось это странным, поскольку я узнал ее комнату, шторки у окна (я живу на крыше ее дома, прямо над ее комнатой, всего шаг - и я у нее в гостях, как представлю - аж дух захватывает); но...
Детство и хлопки выбивалкой для ковров по ногам научили меня - надо быть вежливым и не приходить без разрешения; потому я все терпеливо ждал, немного уж скучающе ставя ей смайлики в ответ (что такое смайлики по сравнению с тем, когда обнимаешь друга... Нет, любимого человечка!); на ее удивление моими рисунками; тем временем... Часы все тикали, отмеряя день, ночь, неделю, месяц, год...
Однажды, не помню когда, я, не вытерпев более такой ничтожной разлуки, решил подкрасться к ней и обнять с привычным: "Привет, Малыш!" (окно было наконец открыто), но остановился, прочитав то, что она писала какому-то "Оскару":
"Привет, любимый! Я так соскучилась... Приезжай, я закрою окна и задвину двери, а тому малышке Карлсону напишу, что занята, он не подождет!"...
Я видел свои растерянные глаза, от страха, что я был прав - я ошибся, больно ошибся, что шторка неизбежности снова открыла то, что есть, но она даже не взглянула на меня; я позвал - Малыш-ка не слышала, присмотревшись, увидел вдетый в ушко наушник; как же так?
"Друг" - не я? "Друг" - любимый?.. Стараюсь постукивать по пропеллеру, чтобы не упасть замертво (в душе я как будто умер); верно, все верно... Я бросаю смартфон вниз и улетаю, пряча, наполняющимися слезами, глаза, в сторону чердачка...
Пролетаю над крышами домов, как и раньше, анализируя: ничто не изменилось…
Мне снова стало не хватать мига,.. проведенного в безуспешной борьбе с плюшечной лихорадкой,.. ленивого молчания вечно сонного пса, окон, что уже не открыты…
А главное – Малыш…-ки...

Сцена удовольствий

С наступлением темноты она выглядела причудливо, до сих пор такого не помнили, теперь в том театре стоят аромат не грима и костюмов, не декораций...
Мальчик в костюме официанта и со злющими глазами нервно помешивал соусы в кастрюле, другой рукой он перелистывал поварную книгу, глаз его косился на часы - вот-вот грядет премьера...
Сидящий неподалеку юноша (его брат) слишком хорошо знал этот взгляд, чтобы покинуть то состояние дурного предчувствия; издали, как сквозь туман, проступали гневные оклики "идти готовиться, а не валять дурака"; интересно, за его не очень-то и долгую жизнь уже думать - "валять дурака"? Что ж... Хоть бы он проиграл эту выдумку и тем самым проучил младшего, с ором потребовавшим от него подчинения...
Он ушел за кулисы сцены и снова стал думать, там, где этого никто не запретит: несмотря на мелькающие огни современности, неонов города, ощущалось присутствие древних времен, тех самых, где прихоть богачей требовала гибели и страданий бедных, и все ради хлеба и зрелищ... Какое совпадение, он обязан дарить "зрелища"...
Он приподнял кулисы - потихоньку заброшенный театр заполнялся - богатые и не очень, молодые и постарше, все заполоняли женщины; с приветливой улыбкой скупца у дверей каждую встречал мальчик, принимал верхнюю одежду и приглашал уютно расположиться в кресле, с поклоном протягивал листик с меню.
Злющие глаза еще раз зыркнули, как бы говоря: "Или ты делаешь, как я сказал, или я сдам тебя полиции, как будто тебе не подбросили, а ты сам хотел реализовать эту контрабанду!"; выбора не было (без него малой останется совсем один и, вероятнее всего, ударится в преступность, чем загубит свою жизнь).
Пока в старом магнитофоне играла музыка, он оглядывался, как бы выступить перед публикой в первый раз; до уха доносился сюсюкающий голос мальчика, предлагающий десерты и уверяющий посетительниц, что это место они полюбят; ("Да уж, полюбят... За что можно любить яд? Только за то, что он выглядит интересно?" - в это время проносилось у него в голове, оценивающего, не слишком ли безвкусен плащ от костюма).
Будто сами собой включились рампы, разноцветные крохотные искусственные звездочки, и захотелось думать, что сейчас начнется сказка, старая, добрая, где нет преследований, долга, позора и разочарований, где все, как в детстве, сквозь щелку свободно колыхающегося занавеса он смотрит и узнает эти частички - вот мелькнула пицца, вот любимый еще ребенком салат с помидорами; ныне внезапно изменилось все...
И как бы осталось, как прежде - он, точно маленький, слушается… младшего брата, из любопытства, хоть и сам боялся в этом себе признаться, погружается в непонятный спектакль с миражами в главной роли... он надвинул шляпу-цилиндр на глаза; опустив взгляд и готовясь выйти на сцену (брат фальшью конферансье объявил его выход и скользнул к магнитофону - включить песню погромче)...
Женщины захлопали, слепящий, направленный в него луч света превратил зрительный зал в океан теней, перешептываний, и только мелкая фигурка в костюме официанта моталась из стороны в сторону, с пустыми и вновь заполненными подносами, напоминая не то акулу, не то фантом, у жемчуга бывает фантом? Он хотел задуматься об этом, но вспомнил, что время начинать...
Двигался он медленно, стараясь спрятать лицо, сердце было переполнено противоречивым тем же чувством, что все идет как надо, и ощущением, что реальности пересекаются, мешая друг другу... Стараясь ловить такт музыки, он следил за собой очень внимательно и замечал каждую ниточку новую дрожи...
Не понимая, почему, он стал цепляться за каждую нитку музыки, как бы забыться, спрятаться от неотвязчиво следующего за ним луча, он желал, жаждал, чтобы рисующиеся мелодией ночь и синие мягкие облака, тот туман был не бутафорским, чтобы скрыл его, как утопающий, он возвращался к мыслям о брате, о морском хищнике, каким представлялась его куцый силуэт среди рядов; шелест аплодисментов все усиливался, как накатывающая волна...
По завершению "номера" юноша упал как подкошенный на одно колено, уронив голову на грудь и стараясь не глядеть, как на сцену летят деньги, украшения, конфеты... Занавес опустился, за ним оживленно, под впечатлением переговаривались дамы...
После их ухода и закрытия театра, он еще долго сидел и глядел на пустую сцену, она казалась мертвой, без музыки, пронзающего, как меч, луча, движений, костюма, она стала безжизненной, именно когда на ней появились эти награды, украшения...
Брат, несмотря на то, что еще был маленьким, выпивал и довольно предлагал оторваться от мытья посуды совместной выпивкой, подбадривал и хвалил, сулил, что они разбогатеют... Юноша не слушал его и продолжал думать - что это, в итоге, принесет, вернет в эпоху, когда богачи убивали бедных ради удовольствия, или это, бессмысленное, в воздухе, тут?..
С лучами солнца младший, примостившись на искусственном троне, сопел, набираясь сил перед готовкой блюд, он все не спал, обдумывая, в каком образе выступить перед публикой сегодня... Это стало его усталостью, ширмой, за которой можно спрятаться от чувства собственного рабства перед реальностью, он вспоминал с ужасом аплодисменты и восторженные крики женщин, и ему надо какая-то иллюзия, чтобы привыкнуть к нему, ему страстно хотелось иллюзии...
Он подошел к зеркалу: вроде бы ничего особенного - светло-коричневые, с желтоватым оттенком глаза, почти белые волосы, шрам на губе (брат дал по лицу); худая фигура и чем-то костлявая, он казался себе сказочным существом, уродливым и загадочным одновременно; скорее закрыть глаза, не видеть треснутого стекла, этого создания...
На следующий вечер, когда снежком сыпались сласти из кокосовых крошек и белоснежные крема, мороженное из белого шоколада, и музыка побуждала к мысленной прогулке в снежной долине, ветер словно перебирал по невидимым струнам пальцами из розовых лепестков, юноша вдохновился этим и ловил их руками, как будто это была последняя частичка его чистого, безмятежного сна (где-то в его лабиринтах он увидел, как снежинки становится перышками, те складываются в крылья, он хочет улететь к светлому, свободному небу, но едва его рук коснулись снежные перья, он упал, оцепенев от холода, взгляд его все глядел в небо...)
Так же он глядел на луч, он хотел, чтобы его полупрозрачная тропинка вывела его из надвигающихся когтей неведомого кошмара, не то алчности, не то тщеславия, все перемешивалось в абсурд, еще большие восторги, аплодисменты клиенток (некоторые из них приходили во второй раз); преодолевая никуда не девшуюся дрожь, юноша вышел в костюме сказочного героя мрачной сказки, о которой любят мечтать женщины...
Они бросали еще больше денег, срывали с себя украшения и кидали на сцену, давали огромные чаевые брату, при ходили каждый вечер и до самого утра сидели, обсуждали мои выступления, блюда, театр в целом, жизнь...
В ней тоже меняли они декорации (предметы роскоши), маски (как они вели себя с поклонниками, симпатичными женатыми или холостыми начальниками), блюда (наряды, драгоценности, косметику); и он поймал себя на мысли, что, выходит, он проигрывает борьбу, потакает этому надвигающемуся хаосу перемешанных страданий одних и удовольствий других; стыд на мгновение его движений...
Дамы подумали, что это сценическая задумка и еще громче стали выражать благодарность и скрытую жажду продолжения его выступления; юноша за все время поднял на них глаза - вместо красивых и причудливых причесок, макияжа, одеяний, ему виднелись только искаженные очертания не то сирен, не то фурий; подсознание подсказывало ему, что если он не повинуется и не отпустит поводья своего разочарования и бессилия, они заберут его, полностью, в черный, затягивающий туман...
И он больше никогда не увидит брата, что в пьяном угаре принимался материть его за робость в качестве шутки, и красивый луч, что был как одеяльце для его тревог и боли; юноша даже не понимал, почему он так полюбил его, иногда меняющий цвет, в котором витали отблески тех маленьких звездочек, искусственных...
Они и дальше продолжали гаснуть днем, чтобы встречать новые образы и аплодисменты, и только короткий миг сна отделял юношу от них... И никто не знал его настоящего, даже брат, вечно занятый готовкой и мытьем посуды, приходившие в заброшенный театр женщины видели в нем только оживавшие грезы, живую игрушку для фантазий, предмет амбиций, уходили и возвращались, звали к себе, предлагали богатство; но он не слушал никого...
Он только иногда легко касался рукой луча, купавшего его в своих луноподобных переливах, он закрыл глаза и подставил лицо, руки и поддался ему (с дрожью неги он поддавался каждой капельке его мерцания, подставляя скулы и плечу; то замедляя, то ускоряя движение от экстаза; воображение рисовало ему кроткое объятие с девушкой, как-то раз побывавшей в театре, с светло-зелеными глазами, почти белой кожей и светло-рыжими волосами с розоватым оттенком; он возвращался к ней при каждом номере, представляя ее рядом)...
Он ждал ее, смущаясь своей мечты и давая невольно ей волю, брат нахваливал его номера, от посетительниц не было свободных мест; но той девушки не было, она промелькнула словно лучиком, юноша ждал момента, когда он зажжется и он сможет втайне от всех закрыться у всех на виду незримым занавесом, и смотреть в ее глаза (и в тот момент он ощущал, как чистое светлое облачко сказочного мирка изумрудного детства возвращался, лечил раны)...
Его бессонные дни возобновились, как во сне наяву ему грезилось, как он тихонько берет ее за руку и вместе играют в театре, вспоминая сказки, баллады, трагедии, и их не касалось смешение сегодняшнего и вчерашнего, когда богатые получают удовольствие, а бедные страдают; он вдохновленее стал готовиться, когда младший орал "бежать наряжаться", уже пришли...
Он вышел, предчувствуя, что его сердце приятно учащенно стучит - когда в лицо ударил луч света, он, как впервые дрожа, обвел зал глазами, взволнованно искал своего предчувствия... Оно, та самая девушка со светло-зелеными глазами, изумленно узнавшая его, в удивлении приоткрыла ротик; их глаза встретились, и никто этого не заметил - маленький юркий официант психовано перебирал ногами, унося и принося блюда, женщины болтали, ели и бросали на сцену деньги и драгоценности, приглашали наперебой к себе, но юноша не видел никого, только ту девушку...
«Мне так хотелось не отпускать от себя ни на миг, кротко все брать ее на руки, будто как крошечную бабочку, с надеждой принявшую на легкие крылышки дождь и снег, верив всегда, что они засверкают мечтой и осветят ей путь в колючем и путанном лабиринте... самого скользкого и тяжелого шара; и для меня...» - думал он, глядя в ее глаза…
Никогда его движения не были такими робкими и смелыми одновременно, что было отмечено просто шквалом аплодисментов и подарков; по окончанию номера все посетители ушли, мальчик ругался, требуя убрать сцену; юноша ничего не слышал - он думал о той девушке и белом лучике, что соединяет их вновь и вновь, это волшебство?..
Проходили дни и ночи, он был счастлив выходить под луч и невидимо танцевать с этой девушкой, видя ее изредка в зале (она работала театральным критикой и потому периодически заходила в заброшенный театр, посмотреть, как там дела, что вдохновляло его ставить целые сценки из вечных образов в своих выступлениях, придумывать новые; он делал это, не обращая внимание на все растущий восторг завсегдатаек и награды, делал только для нее)...
Так продолжалось до тех пор, пока... его не нашли мертвым на сцене (брат убил его за отказ жениться на одной из богатых посетительниц); девушка в слезах бродит словно и сейчас по опустелой сцене, растворившись в крошечном, тонком белом лучике света, уносившим память о том, что удовольствие богатых убивает...
На той хаотичной сцене удовольствий...
С наступлением темноты она выглядела жутковато-драмматично, до сих пор такого не помнили, теперь в том театре стоят аромат не блюд, не костюмов...

Спулька

... Нежась, он все ближе и ближе тянет к своей мордочке одеяльце, пока с головой не укрылся; ведь крылатый и мягкий, как подушка, бог всех спулек, он знает, будет очень не рад появления солнышку...
Вот уж защелкали утренние цикады, а Вжик от наслаждения топотал лапками по кроватке (ему снилось, как он скачет по лугам и лесочкам на белоснежном восхитительном кузнечике, с маленькой коронкой на голове, букетом ягодок к любимой Квинни)... И совсем не замечал, как на лошадиный маневр что-то цокотало в мастерской Гаечки, явно готовившей нечто интересное...
Мушка предвкушал увлекательную прогулку с обожаемой пчелкой по медовым садам, мостикам из сот, где причудливыми пушинками в воздухе витает пыльца; носик ее ловил восхитительный сладкий аромат, усики радостно шевелились (а где-то там, за пределами радуг сна Рокфор так же радостно поправлял ус, помешивая густую подливку из сыра, смешанного с кусочками малины)...
Малыш вместе с Квинни все гулял и гулял, не замечая часов, никогда он не был таким счастливым, и представлял себе, что этот миг будет с ним всегда, этот восхитительный, прекрасный миг, и это лучше, чем горделивые улыбочки Чипа и Дейла (они устроили фотосессию по поводу придуманного юбилея поимки первого бандита); Вжик все спал и спал, не замечая ничего...
И тут... Что-то осторожно потрепало ему щечку. Зеленый кроха испугался, что вот-вот он проснется и навсегда потеряет мгновение прогулки с любимой; от осознания этого он усердно уткнулся пухлыми щечками в подушку; в его головке была лишь одна мысль: "Никогда больше не повторится такого! Спать! Спать хоть целую вечность, но быть там, с Квинни и в медовом саду!"..
Он страстно сжал крошечными ручками одеяло, как бы умоляя его поглотить, забрать из этой скучной, однообразной реальности, где не покататься на белом кузнечике, не скушать ягодок с половинкой и не полюбоваться вместе с ней на переливы пыльцы в лунных лучиках; а та же самая ручка, что касалась его щечки, теперь стала легонько трясти его, все чаще и сильнее...
Но Вжик не сдавался - он ворочался, ползал в лабиринтах одеяла, старательно зажмурив глазки; однако вынужден был их открыть, услышав:
- Спулька, у нас сюрприз для тебя!
Малыш нехотя открыл глаза: перед ним стояли бурундучки, мыш и мышка; со счастливыми мордочками; ему стало даже досадно - какой там "сюрприз", если он больше не с Квинни?! И все же, что скрывать, он вынужден был себе кисловато-с надеждой признаться, что слово звучало многообещающе. Итак, Вжик откинул одеялко и пошел к друзьям, в глубине души вспоминая все каждую секунду неповторимого сна...
Все ожило из него! Мушка терла глазки кулачками, так не могла она им поверить - в мастерской Гаечки стоял прекрасный механический кузнечик, как раз для него, и тоже белый!.. Новинку подкрепляли вкусные вареники от Рокфора с изумительной сладкой подливкой и просмотр фотографий, где Чип и Дейл изображали фигурки пчел-королей (точно такие же кроха видел в медовых садах!). Вжик никогда не был так счастлив: все снова с ним, кроме Квинни...
Малыш, приняв сие горькое знание в сердце, опечаленно опустился и всхлипнул; да, все же есть вещи, что не вернуть - тихонько опять зашептала ему душа, маня ко сну, может, опять... Конечно, он был рад и искренне поблагодарил друзей, но... Без милой пчелки, да-да, это было совсем не то... Чтобы хоть как-то утешиться, он съел пару вареников, покатался на кузнечике, глянул раз-другой на фото, и... зевнул (когда у Вжика тоска, ему всегда хочется уснуть быстро и надолго)...
Вот знакомое море одеяльца, крупный цветок подушки, и предвкушение возврата к сказке, медовым садам, а главное, к возлюбленной; подстегиваемый этими мечтами, малыш вновь закрыл глаза и уж стал погружаться в сон, как...
- Спулька! Пошли гулять!
...И этих двух слов было достаточно, чтобы Вжик вылетел пулей из кроватки (голос был Квинни)... И вправду они пошли гулять, он, пчелка, Рокки, мышка, Чип и Дейл... Любовались переливами медовых лепестков, мостика и из сот, статуями и легкой, как перышки, пыльцой, что искрилась так же чудно, как и приснилось это...
Спульке...

Письма на конфетной обертке

Со временем они забудутся, как и вкус сладкого, вернее станет только привычкой, отдаленным приятным маревом на душе; таким разным у одних дверей (маленькая группка детей, по приглашению ожидала у кондитерской фабрики).
Кто-то из них горел энтузиазмом, неотличимо перемешанным с жадностью (должна быть дегустация разных конфет, пирожных, печенья, зефира); а кто-то пошел просто от скуки, потому, что невольно надоело сидеть за компьютером и в сотый раз отвечать однообразным-новым людям. Один мальчик, напротив, капризничал и часто поворачивался в сторону дома, компьютера, за которым так весело было играть, периодически угощаясь конфеткой...
Аромат их, вероятно, таких разных, с начинками, шоколадных, желейных, леденцов... Он просился в носики и память, возвращая к сказкам о сказочных шоколадных фабриках, на которых послушным детям дают приз, и это немного приободрило ожидание, кроме тех, которым было все равно. Наконец, дверь открылась; вышел... обыкновенный, скромно одетый юноша с робкой улыбкой. Представившись, он, вместо обещаний чуда и призов, кратенько рассказал, что нужно держаться вместе и осторожно, провел перекличку и повел за собой...
Где-то внутри его, наверное, тоже росло разочарование и, быть может, стыд - все так банально - машины неинтересно гремели искусственными руками и пикали, мигая ненастоящими глазами, встречая гостей равнодушной гигантской шеренгой; одни цеха сменялись другими, и не было никакого волшебства, шоколад не лился рекой и не росли на ее берегах причудливые сливочные с глазурью деревья...
К концу экскурсии дети не чувствовали ничего, кроме раздражения и убеждения в том, что средства на пригласительные билеты потрачены зря, ничего нет интересного и нужного, даже в сластях (кто уж стал возиться с мини-компьютером, кто высказывал недовольство родителю и тянул его к выходу; даже не подумав, что необходимые на лекарства, пропитания и одежду деньги вложены в билет для них); все было привычно...
Но вот, наконец, юноша сказал о награде, в глазах посетителей загорелся алчно-радостный огонек; все с нетерпением стали искать взглядом золотых конфет на память или лотереи, или бесплатных пригласительных на другую, поинтереснее, фабрику, наконец, фокуса. Юноша же только подвел к большому столу, накрытому тканью и отдернул ее - вполне скромно, но богато лежали на нем в блюдцах белый, обыкновенный, розоватый, апельсинового оттенка шоколад, в голосочку разных цветов, точно как шкурки далматинца, конфетками, шариками мороженного, пирожными и кусочками тортиков; причудливой начинки и формы вафли, печенье, мармелад, желе, крема...Хозяин фабрики, галантно склонившись, пригласил детей и взрослых угощаться, и сам, скромно чуть пробуя ближайшую шоколадку, наблюдал за ними.
Многие торопливо запихивали всевозможные сладости за обе щеки, набирали их в пакеты, чтобы унести домой, некоторые безразлично ходили, прицениваясь и недовольно морща нос, другие фотографировали и, в лучшем случае, съев быстро одну несчастную конфетку, спешили домой, даже не обернувшись на юношу, или буркнув на бегу "Спасибо" (потом, конечно, и вспоминание о фабрике вытеснят телевизор, компьютер, сплетни, подсчет денег и еды; привычная суета и редкое наблюдение за прохожими и машинами из окна, и то, чтобы оценить выгодно ли так или иначе одеться)...
Юноша остался один, с машинами, путем математики и физики рождающими искусство, которое можно потрогать и даже съесть; залы опустели, хотя также ярко, как и при толпе, горели сотни ламп; одинокие шаги его стали тонуть вдали, он приготовился закрыть дверь, как...
Услышал:
"Вы настоящий волшебник, спасибо огромное!" - произнес позади тихий голос, принадлежавший невысокой, едва подросшей девушке с внимательными глазами и коротко подстриженной.
Юноша остановился и долго не мог найти слов - искренность и скромность, простая благодарность коснулась его слуха, точно он и вправду показывал фокусы, катал на лодке по шоколадной реке и мастерил жвачку три блюда, ириски для волос, нетающее мороженное и другие чудеса; он долго смотрел на девушку и не мог поверить своим ушам - она говорила: "Спасибо, Вы нас любите".
И почувствовал, что стыд и разочарование сменились другим, мягким и неповторимым, он старательно хотел удержать мгновение осознания этого как можно дольше, ведь тогда оно такое же чистое и волшебное, как и то простое признание; и в глубине сердца откликнулось - все правда, что увидел он - конфетку не полюбишь просто за то, что она есть, банально захочешь ее съесть, и знаешь, что ничего не теряешь, ведь есть другие, и их можно попробовать...
Он высказал это девушке, тихо, осторожно, боясь спугнуть это ощущение сказки среди обыкновенного, светлых переливов незримого солнышка, чувствуя, как умиротворенно и по-новому точно запускаются в воображении машины, порождая новые причудливые сладости; и даже не из-за денег, он вправду любит ее, детей, родителей... Не смотря на то, что они и не вспомнят о нем (немножечко грустно)... Юноша с тревогой тронул струну грусти к себе, преградой ставшей на пути к тихому и невидимому чувству волшебства внутри себя...
"Я, увы, не смогу любить тебя так сильно, как хотел бы - едва не шепотом сказал он девушке, внимательно смотревшей и тихо слушавшей, - Мне мешает мое "я". Ему подавай и внимание, и амбиции, и чувство удовлетворенности тем, что мне в сущности, только кажется... Как это больно и стыдно, но я жил, совсем не замечая этого... Как вот многие тут ели конфетку, и даже не подумали, что любят ее из-за вкуса, вкус мешает им любить ее просто так... Прости меня" - сказал он, тихонько проведя рукой по ее щеке и, незаметно положив в руки вылитую из жемчуга конфетку с крошечным, сияющим сердечком, посоветовав уходить домой, ведь...
Время тогда для них пролетело быстро, пока они просто смотрели друг на друга, неторопливо рассуждая и гуляя, на улице... Была та же толпа, машин и людей, только подсвечиваемая огнями, зажженными в надвигающемся полумраке; девушка смотрела задумчиво на них и мысленно не расставалась потом с вспоминанием о сказке среди обычного, том юноше и его в сущности простой и вместе с тем волшебной кондитерской фабрике, о...
Блестинке, что закралась в сердечко, сверкающее в ночных огнях, как...
Письма на конфетной обертке...

MМX

... Тогда из ночного окна лился мягкий, бодрящий белый свет, а я, маленький и снова один дома и немножко в грусти, переключал каналы телевизора в поисках мультиков...
Даже не знаю, что меня привлекало - был и теплый дом, полный сладостей, игрушек, но ведь они меня не понимают, не двигаются и не разговаривают; часто говорили: "А ты представь, что твоя плюшевая собачка с тобой гуляет, перебирает лапками и радуется...". Но я ведь видел - милая, но совершенно неподвижная мордочка со стеклярусами глаз, ее пушистое тельце только волочится по полу, неинтересно... По телевизору ж все кипело движением, красками, сюжетами...
Вот пестреет травка, светится от солнца, и так приятно, что хочется побывать там с героями мультика, она объемная, дышащая (видно прорисовывали тщательно) и ждешь, что же будет дальше... Отчетливо помню, как вздрогнул, не меньше главного героя, услышав приятный, сказочный, как тихое эхо, голос; вот-вот он обернется - и я увижу, кто это... ни одна клеточка, как мне казалось, не двигалась в этом ожидании и в то же время неясная, увлекающая дрожь так и пробирала меня; герой обернулся и я увидел... До сих пор не могу понять, кто она была (и по сюжету мультика, и для меня), но тогда, совсем маленьким, первое, что на ум пришло: "принцесса", восхищающая своей необычностью и красотой.
Она представилась героям, повела их за собой, спокойно и скромно двигаясь вперед (я следил за каждым ее шагом): высокая, выше даже самого взрослого из героев, с переливающимися белыми волосами, бровями и ресницами, в довольно простеньком и открытом фантастическом платье, явно добрая; часы показывали время ужина, с кухни звал есть вернувшийся папа, а я все сидел у телевизора, не отрывая глаз от "принцессы". Ее в мультике показали очень мало, но это был сериал и я надеялся, что завтра ее увижу, с этой мыслью я торопливо ел и бежал спать...
Мысль была одна: "Как бы мне снова поскорее хочется увидеть эту девушку, что с ней будет?.. Может, она приснится мне?". Старательно спешил уснуть, но в сон попала какая-то скучная ситуация, вроде как я спорю с товарищами по детскому саду, потом мирюсь, играю с ними, а они уходят, хотя я не наигрался с ними, сел и заплакал (мне было грустно без той девушки, товарищей, папы), и только слышу эхо волшебного ее голоса...
А тут "дзинь" - пора в садик; меня одели, отвели и поцеловали с обещанием забрать; но этого не чувствовал, ощущал брезгливость перед холодными манными кашами, нотациями нянечки, заставлявшей учить цифры и слова, задирами-товарищами, собственно, друзей не было там, только ожидание, когда меня заберут, я смогу увидеть мультик с "принцессой"... Едва я хотел о ней подумать, краем уха слышу, воспитательница отводит нас на творческий час - будем рисовать, раздали карандаши и бумагу, предложили как раз изобразить понравившегося персонажа мультика - я со всем усердием стал водить по бумаге штришками, чтобы передать красоту запомнившейся девушки; к слову, сериал с героями и с ней был очень популярен, но пару раз оторвал взгляд от работы - мальчики рисовали роботов, мечи, главного героя и его друга, девочки - его подружку, иногда, в сердечке, тоже главного персонажа, и только одна нарисовала ту самую девушку.
Все это тоже подсмотрели и подорвали и так никакой мой авторитет, дразня девчонкой и толкая, это разозлило до слез, что меня не понимает никто, может, только девочка, нарисовавшая ее, но... На похвале ее работы мы разошлись, а то и за дружбу с этой тихоней, одинокой в группе тоже, мне еще больше б попало; потому я быстро отошел за полдничный свой компот, ожидая тихого часа; не спалось, бойкие мальчуганы перешептывались, похихикивая и показывали пальцем, с нетерпением ждал, когда послеобеденный отдых закончится. После него были уроки английского для малышей. Тут ко мне вернулся энтузиазм, поскольку хороших учеников в качестве стимула допускали к просмотру мультиков, и не просто мультиков, а к... Новым сериям того, что мне так полюбился из-за необычной девушки. Я, собрав из картонок правильно довольно сложное слово "принцесса" (это было мое первое слово на английском), попал в число этих счастливчиков и, как вчера, в предвкушении застыл перед экраном…
Девушка привела героев к одному важному старичку, он потом устраивал им испытания и она в них участвовала, а потом... Спустя несколько ее появлений ее убили. Я долго от шока не мог прийти в себя, впервые видя смерть... Ее смерть; мысль, что я больше никогда не увижу ее прекрасных добрых и тихих глаз, розоватового оттенка, загадочной походки и мерно качающихся точно от не видимого ветра роскошных белых волос, как-то не по-детски впервые обожгла мне сердце, я переживал за нее, втайне, не решаясь признаться себе в этом, хотел тоже с ней пройтись, да ее нет!.. Вернувшийся меня забрать папа застал меня зареванным, он никогда не видел меня таким (даже когда ломалась любимая моя игрушка или мне не давали конфеты, или когда меня обижали), он тотчас пустился в расспросы ребят и воспитателей - те схитрили, чтоб избежать недовольств и жалоб, что дети меня не обижали, только девочка, что, быть может, понимала меня, рассказала все одними глазами, но папа и не глядел на нее, повел домой, взявшись за допрос меня...
Узнав, что я так убиваюсь по "принцессе", он лишь усмехнулся и посоветовал ее забыть, наблюдать за главным героем и его друзьями, а потом делиться своими впечатлениями с другими детьми, должно быть, у меня в тот миг был охолодевший, даже чуть злой от возмущения взгляд: ну как он может так говорить, притворяться, что все в порядке, если ее убили! Да, конечно, для него мое огорчение, вероятно, не более, чем расстройство, чем если б я ему рассказал, как внутри моей любимой игрушечной собаки села батарейка и она больше не ходит и не лает - легкий каприз, детство, пустяк, почти не касающийся его. Но то - игрушка, она не ходит, не говорит, не мыслит, не помогает другим... У нее нет такого волшебного голоса и красивых, конечно волшебных, но живых глаз, грустивших или радовавшихся!.. Погруженный в это размышление, я еще долго обливался слезами, почти не поев и от отчаянной тоски бухнувшись быстро спать.
И снова я ожидал увидеть ее во сне, но увидел лишь на горизонте, среди той самой блестящей травы, казалось, она ждала меня, но как только я стал ее догонять, медленно пошла вдаль, кроме того... Вновь этот мерзкий будильник; началось лето и я дома теперь днями, можно смотреть мультики, спать и играть в свое удовольствие, а впервые это меня не радовало, ведь больше нет той "принцессы", со вздохом я встал с кроватки и отправился завтракать (папа уже был на работе).
Переступив порог кухни, я стоял ошеломленный - прямо передо мною у окна сидела та самая девушка! Правда в натуральную величину она представилась еще выше, чем показывали, безмолвно стояла она, глядя тихими глазами и словно ожидая реакции на свое появление. "Ты снова со мной! А я думал, тебя убили! Не уходи больше, пожалуйста!" - вытирая слезинки счастья, метнулся я к ней на колени. Незаметно вернувшийся папа с изумлением увидел, как я обнимаю стул (ему смекнулось, что я играю, не стоит мешать).
А я не играл, я был с девушкой (мне нравилось имя Ксэрри, и она согласилась, чтобы я ее так называл, кто она, так и не узнал, да и не надо мне это - я снова видел ее очень красивые черты и мне было этого достаточно, иногда она оставалась меня ждать, когда я уходил по делам или общаться с папой, но когда я возвращался, я забывал обо всем с ней - мы могли вместе играть, рисовать, учиться, гулять, кушать и засыпать (даже во сне мы были неразлучны)...
Я помню каждую нашу игру и сон; раз она придумала мир, в котором мне можно быть тем самым главным героем мультика, ту самую переливающуюся травку, замок, в который она меня привела, все было мне незнакомо и спросил: "Как открывается эта воображаемая дверь?"; что-то в первый раз мелькнуло украдкой у нее на лице, всегда спокойном и милом, может, обида, может, осознание того, что я стал вспоминать и вместе с этим - забывать, где реальность; я не знаю, одно помню, когда я с Ксэрри - я счастлив...
А шли времена, незаметно, от садика к школе, от школы к институту, я все сильнее привязывался к этой странной девушке, что появлялась только мне, и понимал ее лишь я; конечно, за это время я вырос, но все равно доходил ей до немного выше пояса, жил, как и раньше, только чуть иначе - вставал, ходил на скучные лекции и в переменах рассказывал Ксэрри о том, как все мне надоели (и вправду, без нее даже подаренное папой окно в мир в виде планшета с его социальными сетями, фильмами, музыкой, играми и прочим быстро надоело); все от меня шарахались, слыша мои увлеченные беседы с пустотой, девушки смеялись и кокетничали с другими, хотя сама "принцесса" говорила: "Тебе б уже пора завести девушку... Или хотя бы друзей или питомца... Зачем ты пропадаешь, ведь ты славный и многое можешь достичь, чего захочешь?.."
Я не слушал ее, не слушал отца, советовавшего не прозябать в лучшие годы жизни, пока она у меня есть (из-за моего знакомства с волшебной девушкой, вернувшейся ко мне из мультика, я совершенно забыл о своей неизлечимой болезни; без нее мне казалась скучна природа, даже книги и фильмы, хрупкую росу на свежем лепестке я считал почти искусственной и простой, само собой разумеющимся и не касающимся меня, встречавшихся мне бездомных щенят я не жалел, может, просыпалось краем крупица желания взять себе четвероного друга, но... Я же понимал, что он умрет, или я - раньше него, от него хлопоты вместе с радостью, и я не хотел, страстно не хотел отдавать внимание кому-то, кроме того, кто был мне самым близким и преданным существом - я любил только Ксэрри...
Потихоньку-потихоньку я принимал осторожно это чувство, оно впилось в меня в один миг осколком неведомого, приятно ранившего стекла, и невольно улыбался, радовался невидимым каплям моей крови, утекающей жизни, любуясь в постели (я с годами становился только слабее) стоявшей в лунном свете ее почти совсем белоснежной, нежно переливающейся фигурой. Чувствовал, она была задумчива, как и чаще в последнее время. "Ксэрри" - шепотом позвал я, ожидая ошеломляющей минуты, когда смогу закрыть глаза, обняв ее и прижимаясь щекой где-то к концу выреза ее платья, не так далеко от пояса, в такие минуты мне хочется превратить эти мгновения в бесконечность, впиться в Кэрри с головой, перенестись с ней в удивительную страну волшебства и вечной сказки; она не подходила...
Я испуганно вскочил с постели и подбежал к ней: "Ты обиделась?.. Прости, прости меня, что я иногда вынужден оставлять тебя на эту бессмысленную учебу, нравоучения отца, посещения психиатров, еду...".
"Это - жизнь... И... Похоже, я отнимаю ее..." - донеслось печальное эхо ее мягкого голоса, она опустила взгляд на меня и наклонилась ближе: впервые я увидел ее слезы, столько лет сдерживаемые. "Я пришла к тебе еще маленьким, воскресла, чтобы утешить, но ты воспринял меня, в сути, воображаемое создание, как живое, ты не хотел меня отпускать, ведь полюбил еще ребенком... Я помню твои слезы, чувствовала, как переживал по мне, пока я жила в мультике, и я пришла ради твоей улыбки, она тоже пленила меня... Но ради этого одного и краткого счастья ты со мной, только со мной... Мне не трудно снова создать мирок, где вместе кормим райских птичек или в котором летаем на Пегасе, но..."
Пока она говорила, я с дрожью ужаса замечал перемену: ее изумительный ослепляющий блеск стал медленно слабеть, а тело становилось призрачным, чуть заметно, но неумолимо, я слушал, предчувствуя недоброе, судорожно обняв ее так осторожно-сильно, как мог, перебивая: "Не говори мне этих слов, я не могу потерять тебя во второй раз!!! Взгляни на меня, Ксэрри, я живу тобой, от меня почти отказался отец, у меня никого нет, только ты... Вспомни, как весело мы наказывали твоего убийцу в игре, как смеялись под радужным снегом во сне, гладя веселых моржей, как танцевали по лунным зеркалам, только ты и я... Я хочу это повторить, слышишь, хочу, чтобы так было всегда! В сути, ты мое первое желанное слово, первый рисунок - я твой хозяин, ты смеешь меня ослушаться?!..".
Я не понимал, что говорил и творил, в какой-то безумной попытке забрать ее, в себя, не отдавать никому, ни холодному ветру, ни дождю, капли которого она любила превращать в сценки, где я играю с ребятами, а я мог повернуть сюжет, как захочу, я бросился целовать ее - в подбородок, обведенный обручем небольшой короны, соединенной с большими серьгами-кругляшками, в шею (словно желая убежать, она встала, но я не отпускал, продолжая ласкать чуть выше пояса, докуда доставал, смачивая слезами (в щелку двери папа и санитары наблюдали, как я судорожно целую подушку у окна).
Ксэрри старалась даже сделать над собой усилие, чтобы отвечать мне и не таять, но мистически лунный свет набирал сияние, забирая ее собственное, ее мягкий голос, все так же эхо, слабел, она упала мне на руки, борясь с собой, чтобы не потерять сознание, а я гадал, как ее спасти, чем может быть вызван полет вихря незримой вечности, что вот-вот унесет ее? Вот бешено закрутились будто часы, посылая его, я бросил их с силой на пол (в запертую комнату обеспокоенно-усиленно-сурово застучали); хлопало окно, ветер грозился унести рисунок с ней (я бешено закрутил наглухо ручку окна; но моя "принцесса" становилась все слабее. Она дотянулась рукой до какой-то тени в полумраке.
Хоть бы это был нож: без нее я покончу с собой! - запальчиво-навязчиво резанула меня идея и я с надеждой пригнулся ухватить поднятое ею (отец закричал открыть дверь санитарам: "Они могут тебя спасти, не ползи на раму!").
А я не полз - я положил туда бережно едва дыщащую девушку, все умоляя судьбу, по-детски наивно, горячо, как тогда, не забирать ее у меня, едва доносился ее голос эха: "Помнишь, ты забросил эту игрушечную собачку с тех самых пор, как познакомился со мной через мультик, а когда-то играл только с ней?.. А вот твоя так и не съеденная конфетка, как, то гуляя после школы со мной, ты забросил ее, ею угостили ребята, ты пошел от них, ко мне... А эту книжку, что задали в институте, ты забросил на пыльный шкаф, хотя тебе нужен и нравился тот предмет... Еще не поздно себя спасти и сделать эти простые вещи... Открой глаза - у тебя есть только я, но больше ничего... Ты отказываешься от жизни ради меня... Не надо, прошу, не надо! Я, должно быть, так тебе надоела..."
Неправда! - хотел было крикнуть мысленно я ни, но... Не мог - часами, ради компьютерной новой игры или диска модного диждея я мог забывать о Ксэрри, а когда мне это надоедало и она появлялась, бродя с ней по жемчужному мосту нового чуда, придуманного ею для меня, я скучающе украдкой зевал и думал, а может, ну его, пойти поговорить ни о чем с товарищами... Хотя мне это так все надоело... Меня взял стыд, не помня себя, я упал на колени перед угасающей девушкой и стал умолять: "прости меня, ты дала мне друзей, сказку, любовь, счастье, ты - моя жизнь... Забери меня, мне страшно, за мной идут... Не умирай, не умирай!!!"
И я крепко прижал ее к себе, надеясь хоть навсегда запомнить ее тонкое тепло... Наткнулся на что-то холодное и потное, грязно-красное (я сжимал кулаки в объятиях до крови; вокруг никого, даже Ксэрри, осознав это я плакал горько-горько, гладя забытую игрушку (а ведь сколько раз, совсем малышом, я обещал собачке, что буду только с ней); книжку (то был любимый предмет в институте), конфетку (крохотный миг детства); я вспомнил, что мог б еще пожить, как и сколько смогу, у меня есть папа, что так меня любит и беспокоится, могли бы быть друзья, любимая девушка, они б научили меня любить природу, общество, искусство, мир, хоть он порою так прост и привычен...
Прислушавшись к себе я понял, что это только слабое утешение самоиллюзии, или разочарование, или еще чего - все это было... И не было... Все это… исчезло для меня… с прекрасной принцессой с белоснежными волосами и тихим голосом эха; я засыпаю в надежде поймать хоть на миг ее эхо или тень на горизонте, перед тем, как меня объявят унесенным бесконечным невидимым вихрем...
... Тогда из ночного окна лился мягкий, бодрящий белый свет, а я снова один и немножко в в радости – вижу ее на горизонте: она уходила, казалось, все еще ожидая меня, спокойно и скромно двигаясь вперед (я следил за каждым ее шагом): высокая, выше даже самого взрослого из героев, с переливающимися белыми волосами, бровями и ресницами, в довольно простеньком и открытом фантастическом платье… добрая, тихая и хрупкая, как дымка луны…