"Придумка?"

...Я не пойму, почему ты молчишь, мои письма превращаются в дневник, каждый раз, хоть те же стены с решетчатым забором перед серо-шумным миром - рождаются новые мысли, стараются жить, рвутся туда, как кроткие птенцы, едва обнаружив, что имеют крылья...
Мне сказали, что все это - придумка, и пропись на листе, печать говорят об этом, но... Если это так, скажи, зачем я живу? Забываю, когда у меня перерывы на реальность, хочешь сказать? И правильная догадка, иного нет ничего, мне давно перестало что-то интересовать после того, как раз...
Я подумал о тебе, несомненно, ты есть, никто не интересуется мною, кроме тебя - лицо твое проникло через решетку тюрьмы, где обещают мне вечное существование; вдалеке у смотрителя звонит телефон, он болтает; какое счастье с кем-нибудь переговорить!
Не появилась ли эта мысль одновременно с той, что позвала тебя? Даже если так, покажи, как я буду без тебя, моя "придумка"! Угадываю в этой картине тишину, пугающую до того, что жужжание мухи становится рокотом монстра; темноту и сырые потолки, одиночная камера; мир закрыт в ней и стал ею; в отдалении видятся облака...
Я не о поэзии - усталость не дает радоваться, находить красивым привычное; но даже они имеют друзей - группками проносятся они, не обращая внимание на дым и тяжелый оттенок заката, видимо, им хорошо вместе; а где мои друзья? Неужели это только ручка и бумага; давно исписанные мелко, но безответные...
Мы же общались, и подолгу я был счастлив, что ты рядом; внимательные глаза, бледно-розовый ротик; бледная, с робкими каштановыми локонами, низенькая и худая, с осторожной улыбкой, пришла незаметно... И молчишь, хотя я никому еще не доверял тайны своей души; ее оставшиеся тревожные росточки просятся в твои, казалось, ласковые и родные руки; но...
Ты не поднимаешь глаз, скучающе осматривая вместе со мной стены и решетку, говорили, о том о сем, тоскливо и говорить, хуже молчать; физически невозможно; поймешь ли ты, что я молчу для всех, только ты можешь слышать мои слова, что стук твоего сердца для меня напоминание о собственном, я существую, пока слышу твое дыхание?
Они осторожно коснутся твоих ушей, не требуя ни участия, ни мнения, только слушай меня, молю о такой малости; я больше не вижу иного смысла в жизни, кроме как видеть тебя и общаться с тобой; сутки тогда терпимее, а решетки менее болезненны; знаешь ты...
Так красива, хоть я вижу лишь твой образ, мне приятен он, и закрываются глаза на твою холодность, на легкомысленный полет точно бабочки из мыслей в момент, когда нуждаюсь в тебе; мне хочется быть с тобой во сне и наяву и говорить, говорить...
Необязательно словами, просто молчать и с тихой благодарностью открывать для себя маленькую игру в жизнь; такую, где можно выбрать новый мир; и вправду, ты так добра, что даришь мне его, однажды в нем...
Ты была заботливой, угощавшей меня вишенкой в осыпающихся садах такой страны, где никогда не бывал; взглядом целовал тебя и страстно хотел, чтобы ты не уходила никогда...
Никогда ничего не повторяется, даже в игре, даже шаги твои потом были другими, среди воинственных колонн смотрела ты кокетливой и равнодушной королевой, а я стеснительно придвигал добычу; быть может, добытую после долгих путешествий и чудес...
Точно, их было удивительно много, и не успевал их обдумывать, привязывался к ним и к тебе, зачеркнув эту тишину, увидев в ней другую, готовый быть кем угодно, хоть нищим, хоть графом, но чтобы спасти наше маленькое волшебство разговора, что никто не слышит, кроме нас; где...
Как в машине времени я исправлял ошибки прошлого, брал тебя в жены и растил с тобой детей; или грустил по нему, упиваясь твоим всегда таким печальным и молчаливым взглядом; только в нем одном ты так нежна!..
Только что-то мешает мне все простить, пребывать в неге, одна маленькая мелочь, незаметно на цыпочках тени вырезающаяся в контурах писем, решетки и тех дальних облаков; оглядываюсь; поражает как ножом ее улыбка.
"Ты придумка" - гордо бросила она и побежала дальше, со всех ног, пока не вернулась; ведь я, ты и она были в одном круге; хаотично и безуспешно пытаюсь заглянуть сквозь него, на его конец - миражи того же мира, от которого отказался из-за его отравляющего пестрого яда; тюрьма и одиночная камера...
Одиночная... Не хочу в это верить; жду тебя вновь, с тобой мне хорошо, даже если я молчу и отворачиваюсь в усталую темноту, пряча слезы; не уходи, давай поговорим, мне столько хочется тебе сказать...
С трепетом смотрю тебе в глаза, и это правда; кто бы ты ни была, отчего б не появилась; я... люблю тебя... Не молчи, прошу, не сердись, останься!..
Посидим тихонько вместе еще, поглядим сквозь решетку... Мне кажется, это наши сердца проплывают над нами облаками, вне тюрьмы, мы убежали от ее мира, прости за все, что было в нем не так...

Властелин паутины...

...- Замок, стоял, утопая в темном тумане, подернутом шелестящим дождем, издали можно было подумать, что и снаружи его проступила паутина; все предметы были словно сотканы из нее, несколько фамильных портретов, столы, стулья, лестницы, доспехи, канделябры - все то было мутно-белым, прочным занавесом; за ним просилась только тишина и покой...
Осторожная походка девушки исследовала это царство, живое любопытство ее не радовало замок - стены загудели, на верхних этажах торопливо заплескали аплодисменты раздраженной суеты - спускались. "Кто посмел?" - явно слышала она голос из сказок недалёкого детства, воображению рисовался дракон или чародей, никто другой...
Но это оказался человек, мужчина средних лет в бедном костюме, с несколько суровым лицом, хотя общее впечатление было благоприятным; увидев незнакомку, он отшатнулся едва заметно, но так, точно перед ним стоял призрак.
- Добрый вечер, сэр...
Неспешно, с такой кроткой нотки девушки порывался завязаться разговор с ним, в канву которого просились и любезный интерес к обстановке, и предложение помощи, и многое другое.
- Поступай, как хочешь!
Эта интонация царапнула беседу, скомкала, на этом немногословный хозяин, бросивший ее, удалился назад, с тем же шорохом эха, как если бы предметы в замке перешептывались о причинах этого загадочного поведения...
Тем временем новая жительница выбрала укромную комнатку поближе к хозяйской, она уже оставила залог и, еще погуляв по замку, приготовилась ко сну - часы показывали позднее время. В этот час дом не спал - рокот, едва различимый гул с дальних колоколен проникал в окна и двери, пробирался по лестницам смешиваясь с шелестом...
Пера, продолжавшего спор с тишиной, тревожась, выводя на бумаге происходящее, вместе с рукой мужчины:
"Столько лет я жил один и не беседовал ни с кем, кроме тебя, ты не проболтаешь и примешь; а первое мое слово было грубостью... Зачем я отрезал этим предложением, ведь моя новая соседка так вежливо спрашивала обо мне, надо б помириться... Стоп! Я... Ты не ослышишься, я боюсь это делать - это создание говорит как я, в целом, сложено так же, а производит впечатление беспокоящее; не знаю, как мне с ним быть... Изучить, потом побороть логически поступком?.. Как?"...
Вопрос, капнувший в конце дрожащих строк, остался, мистически похитив сон и хоть самую малую радость от наступившего утра - мужчина проснулся, тяжело глядя на пейзаж за окном, точно он по-прежнему по-ночному глух и мрачен; до слуха доносится разминка старенького фарфора и протирание его полотенцем, спустя столько лет его готовят к завтраку. Надо спуститься...
Хозяин с боязливой бесшумностью спускается, стараясь глядеть мысленно только на самого себя - важность, степенность и невозмутимость все скроют; на вопросы отвечал более вежливо, но так же холодно; еда быстро и незаметно поглощалась; что-то отвлекало и уводило от впечатлений о ней, о разговоре, о дне вообще. Внимательно проследив за своими мыслями, он встретил вместо страха успокаивающееся поддающееся чувство - перед мысленными глазами была девушка...
"Она осталась жить у меня, спасаясь от немилости родни, трудится скромной швеей, каждый день у нее хватает бодрости и хорошего настроя приготовить мне что-нибудь, любит читать книжки о рыцарях... - впоследствии снова ожила бумага под его почерком. - Нахожу это милым... Эй, а ведь она не прочтет, так что стоит ли стесняться?.. Хочется послушать еще и еще ее, воскресить в памяти или узнать о приключениях Айвенго; да вот чувствую, что не получится - меня опять будет увлекать это состояние... И передать сложно... Попробую... Не надо, не надо!.."
Запись полетела в камин - огонь, не ощущая стыда и злости автора, безразлично-прожорливо бросился на листки; с той секунды мужчина оглянулся на себя под новым углом, и, обнаружив в нем что-то действительно страшное, шепотом признался себе в этом; как бы напомнив себе, что невидимая эта паутина есть, стоит остерегаться...
Девушка с той поры находила его поведение очень странным: он не обедал с ней, потом она встречала его ненароком у угла коридора, и, едва встретившись глазами, он снова отходил, как тогда, при первой встрече, долго смотрел, непростым, невольным как бы даже для него взглядом (ниточки страха, ошеломления, судорожного и, по всей видимости, безуспешного анализа, муки выкладывались в нем одним узором; как тот, что по-прежнему покрывал все кругом в замке)...
"Надо прямо объяснить себе, порвать все старое, нет к нему возврата! - со скорым отчаянием выносились новые строки, пропитанные затворничеством в другом полумраке дождя, только теперь куцые и угрюмые снежинки скучно поводили бархатом холода в его сторону. - Это должно отпустить меня. Глупо предполагать, что и мое поведение не доставляет ей смущение, страха, быть может... Маленькая, худая фигурка в простеньком платье, с этим капюшончиком в рюшах на головке... Ты спрашиваешь меня без слов, глядя прямо серыми глазами, едва заметно проводя губами, ты как ребенок... Я виноват и глуп перед тобою...".
Страница перевернулась, также сменились дни и ночи на другие; только паутина осталась прежней, но соседствующие перестали ее замечать: они проводили вечера в беседах, совместных увлечениях вроде чтения или игр на инструментах или в шахматы, делились хобби друг с другом, на душе у каждого было светло и тише, дверца к каждому потаенному у них была прикрыта, не тронута, и так было приятнее; девушка обрадовалась, что хозяин перестал ее дичиться и стал радостнее; но знала бы она, что это было лишь плетение внутри него новой туманной кисеей...
Сначала тоненькая и ласковая, она становилась острой, всасывающейся, добирающейся до крови и цепко остающейся там; доброжелательность, ум, терпение - она только посмеивалась над этими маленькими бабочками, пытавшимися сдернуть ее с сердца мужчины хрупкими крылышками, он не хотел видеть, как они приносятся в жертву; цвела и танцующе вилась глубже, крепче, душаще...
"Я не могу дышать, обман душит меня: стоит мне открыть глаза и все - покой - иллюзия... Это настоящее страдание - мне стоит только взглянуть на нее и глаза не могут остановиться, словно в эйфории торопятся и как будто начинают жить отдельно, я со страхом, не в силах их остановить, наблюдаю, как они ласкают ее волосы, лоб, щеки, глаза, шею... безнаказанно, питая эту непонятную паутину во мне; я теряюсь, как будто меня подменяют, а потом заставляют играть себя, эти отчитывания потом себя, клятвы не отходить от представления о ней как о ребенке, ведь, в самом деле, есть в ней все это детское, кроткое, но... Не знаю и что-то иное... Нет. Это все я... больше не могу, едва не хочу покончить с собой..."
Но совесть не давала воплотить в жизнь этот крик души; как запутавшийся в паутине светлячок, она загрустила, что свет ее гаснет от тяжелой борьбы; сталкиваясь с девушкой, он оживал и сиял вновь, не замечая, как больно сжимает огонек белые, неотвязные нити; грусть в итоге сквозь ее призму тоже начала казаться фальшью на себя; ступеньки попытки вырваться из прошлого сорвались и посыпались назад - во немногословие, тихие вечера с книгой или виски; одиночные пассы на инструменте; и только замок не заметил, как не исчезала и крепла эта задумчивость растерянности сожаления...
Оно превратилось в привычку; вроде ритуала поприветствовать, посмотреть на мир через окно; в маленьком ином, ее мирке слышались шаги, иногда пение, через закрытую дверь и замочную скважину хозяин ловил ее улыбку и взгляд; стараясь как можно тише и осторожней унести их лепестки внутрь себя, в память, на рисунок; звук, слово; и с закрытыми глазами он делал наброски, потом... вскрикивал - не гадал - и себя находил с нею; обдумывал; торопливо, как в тяжкий сон, набрасывая на рассуждения паутину вопросов, искал ответы...
"Я не могу найти их... - едва ложились строки, смоченные каплей росы (малютка-роза, так бережно взращенная теплом солнышка, скучала по рукам девушки, ее лейке, уж столько месяцев не заходит к ней ее подруга, туман вернулся, стал тяжелее, скучнее). - я пробовал быть строгим, старался стать непосредственным и наивным - и ничем не снять это оцепенение паутиной!.. Вот сейчас время, когда мы вместе играли, а сижу тут, уверяя себя, что так спасаю ее от нее и себя; внутри что-то просит: "Спустись, или хотя бы загляни в скважину, вдруг пройдет она»... Я живу надеждой, что у двери послышатся ее шаги; услышу ее голос... Воображение - весь мой мир без нее - и там вижу ее глаза, как она прячет смешок, как склоняет голову набок в поклоне... Меня все это так очаровывало; я не могу... Не хочу стряхивать с себя это!.."...
Перечитав эти строки, он почувствовал... приятную боль, подобную звучащей мелодии ностальгии; роса показалась ее слезой, крохотной, вот-вот падающей жемчужинкой, одинокой, хрупкой; прежде чем часы толкнули ее падать, его пальцы аккуратно сняли ее с лепестка розы и поднеслись к его губам; потек по руке тоненький и неровный ручеек (мужчина заплакал)...
...Потом стрелок часов не стало слышно, точно и они покрылись паутиной - хозяин спал и видел сон, в котором они гуляют вместе, скрестив ладони и принимая в них одну росинку... Точно из дремы она проникла в реальность, шаловливо-сказочно пройдя по лицу - оно помолодело, стало светлее, лишь глаза выдавали неуснувшую тревогу...
Замок стоял не один год, все был без наследника; нельзя сказать, что душе его он был угоден и не приелся, но странную благодарность испытывал он перед этими стенами, предметами, полумраку властелина паутины; оглянувшись одним вечером вокруг, мысленно - на себя, осознал - это потому, что в доме он был с ней, несмотря на все еще закрытую дверь; в эту секунду все решилось для него.
Сев за стол, мужчина набросал несколько строк:
"Я оставляю замок тебе. Сам уезжаю. Не вернусь. Прости меня".
Окинув взглядом написанное, побледнел: откуда вырвались эти слова? Прислушался к себе - коварная паутина, так до конца не изведанная им, злорадно зашевелила щупальцами, точно приговаривая: "Правильно, не будет ее - станет больше меня!".
"Это ложь!" - вдруг возразил он сам себе и, представив, как подаст ей эту записку, схватил голову руками и сполз по стене: она будет плакать, будет скучать еще больше чем сейчас, когда он хоть иногда невольно выходит к ней, хоть и без слов, она чувствует и тепло привыкла к этому чувству - он рядом; "какое блаженство быть с ней рядом, неважно, зачем и как… это сильнее меня!" - страстно отозвалось у него внутри, и рука готова была сжечь нелепые слова; но тут...
"Что написано пером - то... уж во мне! - объявилось всегда такое жиденькое, но сводящее с ума клацанье паутины в нем вновь - Я буду мучить тебя этим, буду еще чаще рисовать тебе мечты о ней, не они ли тебя терзают? Признайся - это выход!" (и эхом пошло от нее дурманом - будет покой, новый замок, новый виски, книги, ты ее забудешь)...
Гонимый им, мужчина, не выпуская из рук записку, как марионетка, направился к ней; как ни в чем не бывало, девушка, просто поправив капюшон с рюшами, с радостью тихонько шагнула ему на встречу...
"Давай записку!" - приказала ему паутина, забираясь точно в самое, сильно стучащее в висках, сердце; он сделал шаг ближе; они посмотрели друг другу в глаза; "Давай, я сказала!" - прорычала монстром она вновь (записка не шелохнулась); мужчина подошел еще ближе; вспоминая все, что передумал и перечувствовал, вернее, силясь вспоминать - ничего не было, кроме девушки...
"Забирай вместо нее меня!" - смело мысленно бросил он паутине, бросая ей в нити разорванные клочки; впервые он стеснительно тоже чуть улыбнулся вместе с молчаливой его маленькой собеседницей; он незаметно и бережно заключил ее в объятиях; чтобы принять на себя больше поднявшихся и зашелестевших ручищ рассерженной бело-туманной кисеей, заслонить от нее; наклонил голову, закрывая глаза и...
Ощутил... утишение боли, тихое, волнующее, уволакивающее в себя - это дрожь - нестрашно, туман внутри перестал быть холодным и пугающим; лишь легонько и пронзительно чувствовалось им, как нечаянно, наклоняясь к ней, его губы отодвинули рюшу и касались ее шеи; а руки еще больше привлекали к себе, мимолетно гладя; и дрожь, живой, маленькой ленточкой укрывало это состояние их двоих от...
Потемневшей и все крепнувшей кисеей плотных бело-призрачных силуэтов мебели, картин, лестниц... замок погружался тем временем в привычные шелесты дождя и полумрака, неслышными шагами удалялись часы в том властелине паутины...

Taboo

...Планета казалась замком из каменных уступов; бардовый их оттенок зеркально отражался в покоившихся там кристаллах; вместо растений светились паутины, роса на них была острая, ледяная (притворно-равнодушно слушала шаги оставшегося своего гостя)…
Ириа оглянулся, с презрением он оторвал от себя провод с аппаратом мини-компьютера, экран которого тотчас погас - прекрасная, синево-бардовая атмосфера была прекрасна, юноша хотел проститься взглядом с ней... там была вся его настоящая жизнь; как миг сна пронеслась перед ним она...
Космический вихрь из туманности покрыл монитор радара, он заблудился; незнакомая планета приятно поразила наличием приемлемой для его легких атмосферы: черно-металически-вязкое тело ожидало смерти в незнакомом пространстве, но еще можно жить. Ириа с удовольствием тихонько прошелся по мостикам их стеклянно-светившихся цветков; протянутых над пропастями, веяло покоем...
Юноша вздохнул воздух глубже и ощутил на черных, с белыми полосками, волосах приятные щекотливые теплые розовые пылинки, светящиеся и ароматно пахнущие незнакомыми существами; неужели это единственные жители этого дивного места? Он прошел еще дальше, думая о том, что не хочет возвращаться; все будет по-новому, он, наконец, ощутит счастье...
Он шел вперед, удивляясь неприятно внутри себя, что быстро улетучился восторг и радость, предвкушение приключений, наступало знакомое состояние разочарованности, терпения, жизнь должна продолжаться, хоть все будет как раньше... Ириа почувствовал тоску по дому, где есть яркие эмоции от перебранок с соседями (его дразнили из-за непокрытого черным бледного лица)...
Погруженный во вспоминания, он присел на каменно-зеркальный выступ, не замечая, как к нему подошли. Оглянулся - это была девушка в черном платье, со шлейфом, узорами черного камня, точно из такого же были выточены ее шесть глаз (два напоминавших его, расположенных обычно, и четыре - полукругом на высоком лбу, кожа ее была светло-апельсиновой, в черных узорах)...
Он понял - местная. Странно-доверчиво присев рядом, девушка представилась (ее звали Ини). Юноша назвал свое, упомянул, что оказался здесь случайно, похвалил неискренно поднадоевший вид...
Ини придвинулась еще ближе, ее черные бусинки глаз, причудливого разреза говорили: "Ты такой грустный. Скучаешь?". Ириа невольно впитывал своим взглядом ее голос, тихий, певучий, хотя, как он понял, ее сородичи немы; через планету проходила белоснежное светило, дальняя луна... Тона сумерек тут изумительны, склоняющие к приятным раздумьям. Теперь не хотелось возвращаться - есть девушка, тихая и прелестная, наверняка знающая много историй, приключений...
Постепенно ночь сменила день, и так монотонно менялись переливы сине-бардового и бликов, Ини рядышком сидела возле юноши молча; и ей были привычны пейзажи, она знала, как пройдет еще время и они станут привычными, превратятся в соседствующих существ, иногда интересующихся, все ли безопасно, где есть что употребить в еду...
Девушка старалась нарисовать пылинками рисунки, найти оставшиеся после других цивилизаций книги, музыкальные инструменты; ее собеседник скучающе трогал струны, перелистывал страницы, потом со вздохом откидывал - чужие приключения, уж понятные мысли и чувства, тусклые и прохладные; ждал своих...
Чтобы поймать их нить, нащупать ее, он смотрел на незнакомку, любовался ее платьем (гипноз, затягивающее состояние удовольствия, оно было так неизведанно; приятно... Он жадно вбирал в себя его, уверяя себя, что это навсегда, и перерастет оно в тонкое, сильное чувство, но все оставалось, как прежде... "Я же должен получить что-то новое на новом месте!" - навязчиво звучало в его рассудке...
Ини смущалась, ее сердце пугалось волны этой обыденности, представлялось, как синева и бардовые света, блестки и звезды затягиваются в черные щупальца, подобные тем, что были в ее прическе, железными ножами прорывались ощущения боли и разбитости; она хотела сказать себе: "Я его хочу любить, но..."...
Этих "но" появлялось очень много: в глазах юноши рисовалось одно - ожидание новых ощущений и приключений, ему наскучили ее глаза и красота, ее мечта становилась хрупкой и прозрачной, как цветы; девушка тихонько всплакивала, вздыхала, крепче обнимала его, с осторожным трепетом засыпала в одиночестве (он уходил от скуки бродить), видела его во сне и со страхом сквозь дрему чувствовала, как ее рука обнимала паутины, представляя на месте паутинок его плечо...
Ириа вздрогнул, точно ее рука снова коснулась его; он оглянулся - кругом пустота, скрашивалась она лишь синевой, бардовыми листиками туманностей с переливающимися звездами, паутинкой, и нежно-апельсиновыми пылинками, тоненько мерцавшими (юноша не мог поверить: когда-то их рой был Ини, девушка таяла на глазах, но он не замечал; его внимание поглотил мини-компьютер, работающий от жизненных сил, в мониторе было нового столько - картины, фильмы, игры, можно было писать своим сородичам, столько разных портретов миллион рас, миллиарда девушек, в тот момент они были интереснее)...
Он ужаснулся, как можно было слепо оглядываться на Ини, лежащую неподалеку, ее черные узоры постепенно становились паутинообразными, сияющими, в тон ее коже, сама она становилась прозрачной, но ей было хорошо - она спала, во сне видела юношу, они молчали, смотрели друг на друга, тихо ее фигура была совсем рядом с ним, она была в неге, позабыв, что сон забирает стук ее реальности; несмотря на краски, все пропадало в серости, она бежала от нее, туда, где они вместе, не мешая ему, но в тишине грезя, как он однажды...
Вытрет ей слезинку, поцелует, и еще крепче обнимет; но теперь... Она далека, кажется, пылинки от нее улетели в луну, белое пятнышко, далекую от его родины - Ириа со отчаянием отвернулся от светила: он без нее, нового ничего, лишь синева и бардовые каменные листья; юноша поднялся и тяжело пошел искать обломки своего космического корабля - пусть будут унижения, насмешки, он стерпит все, лишь бы ощутить все страдание, испытанное бедной девушкой, искренне любившей его...
Ириа прислушался к себе и почувствовал - он тоже мечтал полюбить ее, это был не обман, не каприз его пропитанной кислотой тоски души, но что помешало? Красота, чистой, тихой планеты, живой, дышащей, ее душа - все просилось к нему; он же... Закрыл дверь, протянув провода далеко от них, за разнообразие... Разнообразие ли?
Пестрые картинки и портреты, слова, сюжеты, звуки теперь звучали глухим, равнодушным, враждебным гулом в тревожно мечущихся осколках чего-то светлого, настоящего (то не пучки светящихся пылинок - то его настоящая жизнь!); юноша взял их в руки - это все, что осталось от Ини и...
Taboo...
...Планета казалась замком из каменных уступов; бардовый их оттенок зеркально отражался в покоившихся там кристаллах; вместо растений светились паутины, роса на них была острая, ледяная (притворно-равнодушно слушала шаги оставшегося своего гостя)…

Forest of Illusions

... Капают слезы, тихо превращаясь в звезды, уносясь лепестками розового заката ввысь...
Когда-то не знал их хозяин (дракон) печали и свободно, играючи перебирал лапами едва уловимые струны воздуха - и нежная мелодия рассыпалась дождем из белоснежного жемчуга дождя, поднимая его еще выше; в полет, прекрасный, не оглядывающийся назад полет счастья...
Его глаза с трепетом и робостью касались каждого перышка облачков, рисовались его воображению белые сады, волны, замки (их формы непоседливо прятали свое настоящее тельце в сотни образах, это было так увлекательно, весело); и стремился все выше он, все быстрее, чтобы успеть увидеть все сказки неба...
Оно переливалось снежным дождем, искрилось лунными пушинками, розовыми штрихами мечты, обещающей бесконечность этого полета; высота и музыка неги переплетались в одно, дракон ловил осторожно каждый миг и боялся потерять хоть самую маленькую частичку того волшебного дождя...
Он любил его, видел, как порою колко и холодно касались его светлой шерсти капли, но уверял себе, что это ему лишь казалось, они ведь такие красивые, так ласково купается в каждой из них лучик луны, распускаясь бликами роем самых дивных лепестков, он точно слышал их аромат - дуновение точно сна наяву...
Но вдруг... Дракон ощутил - его лапы устают, медленно, но неуловимо он спускается вниз, падает; и, словно от него, бегут по-прежнему к облакам, в светло-розовую даль невидимые шаги прекрасного живого, так и неузнанного существа, что было смыслом его жизни и имело такое странное имя - Небо... Он с тоской и отчаянно хватал, теряя высоту, тоненькие лепестки, и не мог поймать - теперь они превращались в дуновение луны (то -лишь облачка, тающие в выси)...
И, увидя черные силуэты деревьев, что тоже когда-нибудь покроются дрожащими цветами, дракон... отвернулся с чувством одиночества и страха - они не такие, не воздушные и переливающиеся, как в розово-белоснежных покоях дождя, вянут, и их не вернуть; он внимательно прислушался к мгновению - падает, значит, он не посмотрит больше на тоненькие ослепительные веточки, которые рисовало ему в облаках лунное сияние?..
"Так где же я жил? Где буду теперь?" - тревожно стучало его сердце, словно желая вернуться в небо, улететь с белоснежным жемчугом дождя куда угодно, все еще лететь и, быть может, снова аккуратно принять в себя хрупкое и крошечное перышко счастья...
Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как упадет, и только воспоминаниями сможет возвращаться к облакам... Четыре прозрачно-розовые, искристые бабочки полетели в небо... Он оглянулся - больше нет у него лап-крыльев... Его голова печально опустилась, не боясь взглянуть на продолжающееся падение...
Бабочки торопились погладить в последний раз любимые мягкие пушинки облаков, но не могли найти их - их слепил, путал белый, сверкающий с новой силой холодный и ранящий дождь; гонимые им в равнодушно-некончающуюся вышину, они с грустью смотрели на кротко тянущиеся веточки, черные, но живые, как падал их хозяин и...
Капают его слезы, укрывая звездочками робкие лепестки распускавшихся на рассвете лепестков, бледно-розовых, тонких, как мечта, словно полет...
Forest of Illusions...

Invisible Kiss

Крылья, становившиеся опять прозрачными, коснулись спины девушки, маленькой, тонкой, укрывая ее; беззащитное, чуть дрожащие замершее движение (казалось оно вопрошало - почему этот миг не может быть вечен, и скоро снова мелкими перышками заиграет холодный ветер, напоминая, как одиноко)...
Нежные перышки обнимали на прощание фигуру, где-то в тени мелькнула слеза - истекало время свидания (девушки осторожно касались пролетающие крохотные их сердечки, живые, пульсирующие, боящихся улететь в неведомую даль; туда же удалялись довольные шаги дровосека (дерево их родного существа было срублено)...
Создание осторожнее и отчаяннее свело слабеющие крылья у ее спины; оно больше не смутилось того, что не похож на других - юноша, покрытый зелено-синими, сверкающими перьями, в крошечной звездой росы в центре лба; все гаснуло - близилась ночь...
Синяя вуаль от ее лунного дуновения отщипывала незримой рукой лепестки у рассеивающейся навек огромной белоснежной розы (капельки мягко-алого следа виднелись на ее лепестках) - девушка лишилась дома, с тех пор как злые ведьмы разметали розу на эликсиры красоты...
Мягкая, воздушная мелодия ее коснулась шелеста дерева, скучающе-терпеливо вбиравшего интересность и магичность каждого нового круга спирали жизни бескрайних страниц воспоминаний, дел сказочного леса, его хранитель оглянулся и с трепетом отодвинул кисею переплетенных листьев разных оттенков зелено-синего блеска; и...
Теплые щекочущие бусинки неги рассыпались внутри, сама собою вторая пара крыльев расправилась, поддалась вперед, бережно будто невидимо целуя девушку, кротко прижавшуюся устало к дереву, прошептав: "Прости"...
Она закрыла глаза и погладила надрубленное дерево, стыдливо опустив глаза, сожаление, как больно за это чувство - аромат ее розы питал ствол магического царя леса, теперь лишь почти прозрачные лепестки пролетали в холодном ветре, смешанные с усталыми опавшими листиками, одно...
Лишь перышко пролетело ближе всех к ее щеке, как бы умоляя ее поднять глаза, как только взгляд ее скользнул по раскалывающейся кроне, по ее сердцу пробежала дрожь - у сердца обнимавшего ее юноши тоже, как будто ножом, образовывались глубокие порезы; она ловила каждый его учащенный стук...
Он благодарил ее за каждое кокетливо-капризное дыхание на рассвете белоснежной красавицы, запечатленное в ней, ее глазах, она была как одна частичка розы; пленительная, с легкой тенью бликов, игравших на ее фигуре; она была прекрасна, бесконечно, так недолго (скоро дерево рассеется в ночи совсем)...
Юноша хотел было сказать ей... душа сама терялась, что выбрать в словах, по-детски робко, старательно выточив было слова; невольно он наклонился к ней, чтобы прошептать их, так несложно и волнующе было б это сделать; но... Его крылья только больше укрыли ее спину, тише, мягче...
Белая гладь тишины прозрачного тумана шествовала по лесу, задумчиво оглянувшись лишь на секунду в сторону... крошечного белого лепестка, что был в центре сине-зеленого переливающегося листика - их невидимые, ничего не заметившие сердца уносились в объятиях, как в крыльях...
Invisible Kiss...

Маска ворона

В темноте кажется, что она снова оживает - череп птицы приподнимается в воображении и ищет крылья, жадно, мечась из одного участка пролитой небрежным художником грязи в другой; часы замирают, и только ветер напоминает, что тут было когда-то движение мысли или предполагалось (заброшенное место было библиотекой)...
Крючковатыми пальцами паутина тянется в тщетной попытке найти сокровища, вот-вот ловит ладонью... - звук упавшей капли, больше походивший на клацанье клюва. Если присмотреться к этой покинутой тишине, то можно увидеть, как в маску вернулся ворон, он осматривает свое странное жилище, представленное грязно-белым черепом, пронизанного трещинами; от каждого изгиба, ломаного, нервного веет вскриками неслышными ни для кого...
Ворон внимательно провел призрачным ногтем по маске - следы слез, застывшем кусочком стекла так и непонятого хрупкого чувства; обошел ее кругом (веет отчаянным броском оземь, значит, он не ошибался - ее разбили); аккуратно примостившись рядышком, он сложил крылья и стал ждать сна...
Словно сон он увидел свое прошлое - на склоне реальностей он был тихим, пожилым существом, что могло говорить; и читать, жило в этом месте; не знал почти ничего кроме одной мысли: "Жизнь так банальна, есть ли где-то она другая?". И внутри этого создания он летал, не жалея крыльев, натыкался на острые камни разочарований, что сначала сверкали приятными алмазами жемчужин, терялся в ветре мнений, хотел влечься им далеко-далеко...
Изредка пожилое творение откладывало книги и смотрело в окно (библиотека была скупа на посетителей, и он находился один) - на стекле рисовали черты жизни капли дождя - созидались горы, волны, города, огни оживали мокрыми, дрожащими цветами - и это только на миг. ("Я устал" - будто снова слышит ворон свой прежний голос. - "Мне надо в мир, так мало видал людей...").
Для общества, балов оно вырезало эту маску - увесистую, немного жуткую конструкцию, напоминающую череп птицы. Музыка, краски, смех, танец - с начало все было таким интересным, казалось сказкой; но потом гости разошлись, и оно осознало - в сущности, это было просто дождем, капли которого быстро упадут и зачеркнут все красивые рисунки, ими же созданными...
Однако маска была тогда еще цела - ее хозяин часто брал ее в руки, гладил, как будто это было воплощением чего-то важного и прекрасного для него; ворон всмотрелся - где-то в тенях ее хранятся и сейчас черты другого существа, моложе, грациознее, совсем иного); однажды оно встретилось существу, они разговаривали, улыбались друг другу, угощались сластями, танцевали... Вокруг них незримо образовывались переливающиеся нити счастья; они не знали друг друга, но творение знало одно - в его сердце пришла любовь.
Оно понимало, что только если безумная мечта его сжалится над ним - они встретятся вновь, но он обожал ее, уходил во вспоминания о ней, звал в душе образ ее глаз, улыбки, танца, голоса, дерзновенно грезил о поцелуе в ее щечку как о высшем блаженстве, стыдливо вспоминал, как она побаивалась этой маски, сулящей что-то трагичное…
Тик часов перемотал это тонкое дуновение, скрывающейся сквозь дни и ночи, скучно-сладостные вспоминания в одну паутину, штрихами в память проносились ее смешки из углов, зевки украдкой, и улыбка, танец, затягивающий, не дающий опомниться, задуматься…
Мгновение – и… он потерял голову, увидев ее в библиотеке, ворон видел, как дрожали его руки и прерывалось дыхание, как он целовал ее щеку; потом…
Последнее, что он помнил, это вскрик, как молния озарила ее взгляд, направленный на маску, как падали книги от хаотичного мечущегося движения, точно кто-то убегал (крушился мир)…
Теперь тишина… Маска ворона…
В темноте снова оживает - череп птицы приподнимается в воображении и ищет крылья, жадно, бросаясь из одного участка пролитой небрежным художником грязи в другой; часы замирают, и только ветер напоминает, что тут было когда-то движение мысли или предполагалось (заброшенное место было библиотекой)...

Бабочка на губах

... Ночами ее замечали - крупную, легкомысленную, с мягко-узорными крыльями, точно бархатными. В ночном небе пряталась луна за тучи, блеснула молния; бабочка смело летала, будто острые косые ножи ночной стихии забавляли ее...
Через стекло окна замка ее силуэт вырисовывался сказочным, увлекающим маячком обещающей необычное ночи; и, словно подчиняясь этому влиянию, девушка оставила игру на ксилофоне, чтобы понаблюдать маленькую гостью, подлетавшую ближе к ее комнате.
Дождь шелестит, шепча холод и состояние неприятного испуга; она стряхнула с себя нити и малейшего этого чувства: следовало пусть погреться бабочку. Девушка решительно открыла окно, оглядываясь на суетливо тикающие часы (била полночь). Крошечная незнакомка торопливо села поближе к канделябру у инструмента - непогода вдохновляла на грустные, задумчивые нотки, будто крошечная птичка, ксилофон зачирикал капельки ноток тонкие...
Невидимыми солнечными пушинками аккорды касались усиков, ножек, миниатюрного сердечка бабочки (она опустила глазки, как-то стыдливо и пугливо, как точно что-то вспоминая); девушка прекратила играть и обратила к ней глаза (их спокойно-серый оттенок изумленно блеснул в канделябре - у необычной ночной малышки бусинки взгляда были... изумительно-белого, переливающегося цвета!).
Он завораживал... Девушка скромно поправила черный локон, упавший на бледную щеку, протянула руку, мягко ее пальцы коснулись крылышек; бабочка дрогнула, на миг она хотела присесть на них, но, оглянувшись на часы и, видно, опасаясь быть пойманной неведомым врагом, вспорхнула в темноту ночи...
Для хозяйки замка, оставшейся в приятной задумчивости, она пронеслась одним дуновением тумана; на следующий день девушка решила прогуляться, втайне надеясь увидеть волшебную бабочку; вновь погладить ее (неспешно шагала по старой дорожке, по бокам росли заброшенные кедры, в тумане казавшимися ожившими воображением творениями ночи; отовсюду слышался шелест; с замиранием сердца девушка ускорила шаг, мечтая, как ее глаза утонут в белоснежном сиянии...
Оно ускользало в рое черных, словно выточенных тенями, бабочек, это было некое фантастическое существо, торопившееся уйти... Она ускорила шаг, боясь упустить его из виду; хотела крикнуть: "Постой!"; создание почувствовало ее робкий, дрожащий от любопытства внутренний вскрик и обернулось - это был юноша, бледный, с черными волосами и с... будто лунными глазами, причудливыми узорами на плаще; как у... Бабочки!..
Не успела девушка ахнуть, как незнакомец рассеялся в тумане, черные бабочки исчезли; внутри ее отчего-то отчетливо пронеслись события вчерашнего - звуки ксилофона, кроткие крылышки бабочки; (это он?)... Погруженная в эти мысли, она шла дальше, присматриваясь к каждому повороту раскидистых веток, красноватые капельки необычно украшали их...
Они смешались со звуками тихой музыки, гулом вечерка, полусветом, от бликов лунного странно-тонкого луча, быстро скрывшегося за тучами (девушка не заметила - она читала книгу, мыслями возвращаясь к своим открытиям, немного боясь их и в то же время мечтая вернуться в них); тут она почувствовала, как...
Легкое касание бабочки пронеслось у ее губ, осторожно, как на прощание, как поцелуй; она встрепенулась (за окном выстрелили; рефлекторно захотелось узнать - что случилось). Девушка выбежала на улицу, встречая как-то страшно-знакомый рой черных бабочек, убегающий вдаль...
Мгновение - и их не стало, как темный туман, они рассеялись в дожде, открывая... фигуру застреленного юноши, по бледным щекам его теки алые капельки, он становился призрачным, возвращавшимся в мир вечной ночи; и только бабочка с лунными глазками с усилием коснулась утешающе шеи девушки и села ему хорошо на губы, закрывая бело-магические глаза, ее крылышки остановились...

Into Me

Я хочу все забыть, как будто не было моих слез; хочу вернуть цепь, спаявшую мои вспоминания о прошлом, о тебе... Когда-то ты была моей, теперь... Лишь об одном жажду - хоть пусть иллюзия будет, что все вернулось...
Несмотря на пожарища, охватившее долину минозавров, во мне не чувствовалось растерянности, последнего представителя, вместо этого крепло чувство гордости, приятной ответственности - я один буду охранять волшебные земли (там, где распускались стеклянные деревья, вместо лепестков у них был дождь из синих лучей; где в траве зрели солнечные ягодки; облачка текли мягкой бело-розовой рекой)...
Каждое утро, пока не слышал ничего, кроме собственных шагов и перезвона сказочных существ, оттачивал шипы на кисти, поправлял пряди волос и вставал на ноги, принимался обходить территорию; смотрел в холодную гладь озера (необычный минозавр, как на смех, не стареющий и не умирающий естественной гибелью, металлические бледные рога, в бедной одежде - внутри отвращение к самому себе)...
Стараюсь забыться работой по вырезке из камней шипами рук живых цветков, по ночам сеющие лунные лучи; защитой крошечных зверюшек, посадкой магических трав; мой крохотный мирок процветал, но ощущалась острая нехватка чего-то; без чего переливы пушинок воздушных дверей не будут казаться темницей; и тогда же во мне проснулись два существа.
"Уйди к людям, смотри, какой ты необычный, они тебя полюбят, когда узнают, какие магические у тебя шипы..." - шептало заманчиво одно существо.
"Тебя погубят, сиди тут и утоляй свою жажду власти на жителях долины" - рыкнуло другое, перечеркивая все мечты светлого толка и оттенка практично-невеселым штрихом.
С тех пор так они во мне и говорили, отмечая каждый мой шаг, если бы я мог наблюдать за собой, то отшатнулся б - каждый поступок веял безумием, необдуманностью поступков; но меня любили зверюшки и так; и помогали мне забыть страдания за редкой улыбкой и играми с ними; так было до момента; когда я встретил тебя...
Твои маленькие изумленные темные глаза как шипами мне сердце пронзили - захотелось со стыдом и со скоростью вырвать от себя рога, если б мог, изучить получше ее язык (издали только слышал разговоры далекого королевства), а не только ржать и мычать; смущенно ловлю взглядом отражение в лужице - светящиеся от сильных эмоций глаза, бледное лицо, огненные кудри - я просто урод; мне стало еще больше стыдно за внешность).
"Ты же для нее куколка, она восхищается, что ты похож на девочку" - тотчас загадочно загудело первое существо, рисуя воображению картины, как я катаю ее на себе, для безопасности спрятав за спину руки шипами к себе, терпя уколы; мчусь наперегонки с ветром, упоительно слушая ее смех, чувствуя, как она ловит солнечные бабочки; а после - немного наклоняюсь к ней, вытягивая шею, чтобы не поранить рогами, а она обнимает, целует в щеку, смотрит (и мне передается счастье)...
"Но почему ты не хочешь видеть, что она - не ты? Не ты!" - воет другое существо, скрежет его когтей пронзает мне сознание (я вижу, как она с боязнью принимает мои подарки и недоверчиво гладит радующихся новой соседке зверюшек; как уходит далеко и потом приходит редко, с неловко-боязливым, как что-то незнакомое мне, нехорошее скрывается за ее умилением, когда берет из моих рук редкие самоцветы и ослепительные синий жемчуг, оставшийся на развалинах поселений минозавров...
Без тебя хожу тяжело, безразлично перебирая приевшиеся направления и отуманено слушая цокот своих ног; мне понравилось быть с тобой, и чем чаще ты приходишь, тем больше жалею об одном - я не родился рядом с тобой, человеком; выбившись из сил, рассеянно кормлю своих подданных, с трепетом вспоминая, что их касалась твоя рука; цепляюсь за перед тое за день, всегда кажущееся жизнью, отдельной вселенной, как близка мне мелодия труб, беготни и цокота копыт моих отдаленных родичей, говор и пестрые тени ее жителей - люди... Неужели они все так прекрасны, хрупки и кротки, как ты?..
Ночи и дни, проведенные без тебя, все мои мысли возвращали только к этим мыслям, я рисовал твой портрет, представлял себе, как вдали от меня перебираешь мои подарки, грустишь, что ушла, цветешь и взрослеешь; неожиданно и внутри меня окрепло ощущение - я готов перенести все лишения, только бы быть с тобой, среди твоего народа...
Вооруженная конница, охотники, кровь, грязь, перепуганное бегство зверюшек - внезапно это пришло, темным ножом перерезало мою веру... Во что - затрудняюсь сказать, хочется верить, что в восхищение сказкой полян синего дождя и солнечных травинок, людям это не надо, они стопчут красоту из-за оставшихся сокровищ моего племени. Это не иллюзия - стрелы жадным роем оставляли порезы на дверцы поляны, перепуганные существа умирали один за другим...
Смерть - ее шаги забирались ко мне в глаза, зажигая в них коричнево-огненное сияние, я пожелал бы ослепнуть, чем ощущать его прилив (шок, ярость, я падаю в безумие). Бросаюсь в атаку, бодая и кусая клыками воинов, лягаю, мычу и бешено ржу, пробуя выговорить: "Убирайтесь!". Но одна фигура меня не слышала - это был седой старик в короне, пинком откинувший умирающего олененка (до тебя он был моим лучшим другом; я не прощу этого!)...
С размаху даю шипами по лицу королю; отскакиваю; воины завизжали и, подхватив его, умчались; утомленный, прислушиваюсь к чувству гордости - выжившие зверюшки радостно прыгают на руки и обнимают, - но, чего жду не происходит, мне грустно - с каждым прикосновением существ, по коже вновь и вновь приятной дрожью пробегали твои объятия, как ты меня гладила; одиноко, мучительно снова одиноко, как никогда, точно я все потерял, навсегда...
Боль от ссадин укрылась страданием от этих мыслей; ночи и дни не радовали опять светлыми росточками, заново распускавшимися, и лишь вспоминания грели, и сладкая мечта увидеть тебя вводила в сон наяву, немного утишающий мое состояние; прохожу, радуюсь, что все сокровища минозавров увели, следовательно, им незачем нападать на долину; тишина медленно возрождающихся синих дождей рисовали в ней твое лицо...
Я боялся поверить в реальность, одним закатом разбудившую меня твоей рукою - ты вернулась, как сказка, стала старше, прекрасные черные глаза смотрели на меня как раньше - с тихим любопытством, осторожно касаясь моих незаживших ран, бледные щеки в мягко-розовых облаках уходившего дня казались жемчужными; тёмно-красные волосы падали длинными прядями на плечи; как очарованный, я шагнул вперед и, предательски-устало, споткнувшись о камень, спрятал лицо...
Ты поднимаешь мне его - и забываются дни и ночи одиночества, страха перед тишиной, скуки; и только тихо, незаметно во мне зашевелились существа.
" Она к тебе не просто так пришла, берегись ее!"
"Она с тобой, посмотри, как прелестно ее рука ловит пушинки твоих цветов, как тогда... Ты же мечтал об этом!.." - нежаще шепнуло более светлое, трепещущее сердце внутри меня, и я отдался его голосу беспамятно, не думая о том, что будет, только одним мигом жила моя душа - ты рядом; и я готов быть с тобой хоть миг, как в мгновение, пока ты была маленькой, осторожно беру тебя на руки и сажаю на спину, терпя уколы шипов, чтобы покатать на себе, потягиваюсь, чтобы обнять тебя, угощаю редкими ягодами и вместе с тобой глажу зверюшек; утомленно засыпаю рядом с ней; опьяненный негой быть с тобой...
Наутро просыпаюсь от дикой боли в спине, пробую подняться - не могу, валюсь на спину и не своим голосом воюще мычу от рези в спине (точно кто воткнул мои же шипы в спину); пробую вывернуть руки, оторвать от спины - не могу - мне спаяли железные путы; каленное железо обжигало прохудевшую темную рубашку; рывком поднимаюсь, падаю вперед с непривычки, больно ударяюсь рогами о камень, на котором...
Сидела со мной ты; неужели это ты?! Не может быть! - пробую оглушить себя, чтобы понимать только иллюзию, только ее; что я все тебе прощу, только вернись; кто угодно, но это не ты!!! Твои чистые, нежные объятия, они еще во мне, как миг назад, дарящие мне счастье, не могли быть маской предательства; твои черты вижу во сне, мягкие, хрупкие; не может быть, чтобы они причинили мне боль!.. Я держал тебя на руках еще маленькой, грезил о тебе, точно в сердце между нами были нити летящих друг к другу перышек; неужто обманывал себя? Или то мой враг внутри меня толкнул тебя на это? Как?.. За этими вопросами ничего не замечаю, все перевернулось...
"Я ненавижу тебя!" - крикнул я с силой этому существу и побежал прочь от долины, куда глаза глядят, их снова жег огонь; столкнулся с холодным, скользким дождем - у меня никогда не было такого; грязь, холод и серые тона; суета и город просили окунуться в себя, рой красок, зрелищ, мнений, поможет отвлечь от себя; прохожу по улицам, встречаю пустые испуганно-изумленные взгляды и разговоры; скучно...
"Уходи отсюда!" - первое создание поворачивало ноги назад, в долину синего дождя, поцарапанной, но выжившей красоты и волшебства; вспоминаю...
"Ты узнаешь правду и уйдешь; это не она, может!" - пискнуло светлое во мне, и надежда понесла меня на голос, до боли знакомый - это ты!..
Спешу, стараясь не обращать внимания на толпу и саднящие раны от шипов в спине; между колоннами замка мелькала твоя фигура - ты выглядела еще более ослепительной, в белоснежном платье, в короне, украшенной... синими жемчужинами; подарок от меня!.. Смотрю, как завороженный, ступаю к тебе ближе и отшатываюсь - ее обнимал седой старик, которого я царапал.
"Ты поступила так со мной ради короны?!" - простонал я ржанием, силясь порвать путы, чтобы задушить или короля, или тебя или себя; я побежал за тобой, как дикий; ты услышала мой цокот - обернулась с испугом и еще скорее ушла вглубь покоев к королю (я не ошибся!)...
Я бессознательно кинулся обратно на поляну, без сил упал на камень и стал рычать, дергая за путы и терпя текущую кровь; боль, стала глухим и темным круговоротом моих дней; но в синем дожде до сих пор рисовалось твое лицо; ночами снилось, как катаю на себе и утопаю в своей улыбке...
И постепенно... Как в сказке, я стал ощущать... Тоску; приятную, томящую тоску, мне хотелось нарисовать тебя, поискать драгоценности, ягоды и подержать их в ладонях; представить, что даю тебе; просто потянулся погладить жмущихся зверушек, верных, маленьких друзей, никогда не делавших мне больно; а я так редко обращал внимание на них, любуясь твоим танцем в лунном свете; жгут слезы совести - у меня связаны руки...
Брожу одиноким и ощущаю себя предателем самой своей души, медленно иду вдаль до изнеможения, не ем, не пью, пробую упиться и забыть в то же время чувство ран внутри и незаживающие уколы шипов; безразлично встречаю закат усталости...
Вновь засыпаю и умоляю себя не видеть сны - в них ты; как больно, притягательно-миражно вижу твою прошлую улыбку, прелестной девушки, аккуратно гладящей мои кудри; и они приходят, затягивают в себя; ты со мною (неконтролируемо шевелю путами, обнимая тебя и перебираю ногами, упоенный твоими песенками); просыпаюсь от звуков цокота по камню - я один; вскакиваю, только спрашивая себя снова: "Это ты? Не может быть!..".
"Ты от горя спятил! Хочешь унизиться перед той, которая отняла твою силу!.."
"Да, это не иллюзия; ты хочешь быть с ней, во что бы то ни стало; Одно ее прикосновение вылечит твои раны; Ты... Правда..." - шепнул робко светлое существо и во мне...
Пробился голос в тишине: "Вернись ко мне, я прощаю тебя!"; протянул руки и... Не могу поверить - они слабо, хаотично, но вольно откинулись назад, касание по травкам, камня, листьев; у меня снова свободны руки!..
Торопливо вскакиваю на ноги, срываю ягоды, кормлю ими зверушек, с радостью обнимаю; старая жизнь зачеркнута путами, упавшими к моим глазам; оглядываюсь - бежит к городу маленькая фигурка; неужели ты?!.. Бегу и останавливаю, откидываю капюшон плаща - бледное лицо, на щеках слезы, прижатые к нему руки, на них - следы ожога, путов, дрожащие бледные губы; так же, как в день, когда бежала от меня к королю, растрепанные волосы, без короны, и только остатки цепочки с синими жемчужинами...
"Это усыпление! - темный голос точно как по команде зазвучал во мне,- Убей ее, пока она не вернулась к королю!"
"Это твой шанс, скажи ей все! Не отпускай ее, она погибнет!" - отчаянно возражало ему тихое существо; как никогда остро они не боролись во мне; одно, как на грех, ярко рисовало мое изгнание, усыпление, дикую боль, когда она мне спутала руки; другое - как я и раньше терпел боль от шипов, чтобы быть с ней, покатать ее на себе; рука у меня поднялась, чтобы нанести яростный удар; оттолкнул ее к дереву, прицелился; лицо мое исказилось, глаза жег огонь; миг и...
Я опомнился - дрожаще я осмотрелся - готовлюсь нападать на нее, ту, что освободила меня, не боясь ничего; я... Не могу... Убираю руки к спине, сильно прижав стороной шипов; наклоняюсь к ней как в детстве. закрываю глаза, чтобы усмирить их сияние; все ближе она...
В тот миг внутри меня существа слились в один усыпляющий дождь, шелест которого где-то издали до сих пор отдается во мне поцелуем, мои локоны касаются твоих плеч, обнимаю тебя шеей, осторожно приклоняя свою грудь к твоей, мое сердце стучит, как никогда...
...Ошеломленно... стою, не желая отпускать этот миг, знаю, что... вновь... один...
Into Me
Я хочу все забыть, как будто не было твоих страхов; хочу вернуть цепь, спаявшую мои вспоминания о прошлом, о тебе... Рассеивается ночным туманом сиявшая иллюзия, во мне теперь лишь одно чувство - ты моя...

Лунный карнавал

В предвкушении чуда стоят деревца, они ожидают, пока последние лучи заката сонно скроются в кудрях травинок; осторожно выглядывают из синевы первые звездочки...
Радужное сияние мягко купает в себе ягодки, щекоча лучиками крошечные взгляды маленьких существ - феи расправляют крылышки и стремительно вылетают из домиков - впереди лунный карнавал...
Крошечный жемчужинками рассыпаются капельки лесного источника, пробуждая причудливые узоры (посмотришь - видишь распускающийся цветок, сине-фиолетовый, усыпанный бриллиантами; миг - и он танцует в ночном воздухе - это фея надела платьице и танцует под музыку прохладного ветерка; но торжество еще ждет своего начала - следует дождаться Королевы фей.
Суровые стражи-деревянные колоссы важно берут в руки оружие и строгим взором обводят оживающий сказочный лес (в каменном кустике мелькнет эльф; в карете из переливающихся лошадок подъезжают знатные малышки-волшебницы; резвятся магические мвлышки-птички, бусинки)...
Свет и тени, словно поддаваясь очарованию звуков, играют друг с другом, кажется, вот-вот найдет одна блестинка притаившееся пятнышко грибка, вот-вот обгонит один блик другой в спешке тронуть шаловливо носик спящего волчонка; все быстрее, прекраснее блестит все кругом; и вот...
Одна за другой выплывают рыбки-лилии, причудливым хороводом шепчутся о чем-то; все замерли в ожидании; луна укрыла лучом гладь лесного источника; и... Аккуратная девушка на тонкой витой качельке поднимается ввысь, улыбаясь и радостно гладя всех; на голове ее сверкает корона, крошечная, как...
Спрятавшаяся тень задумчивости, бледная розоватая тень на ее щеке (ее рука поспешно спрятала маленькую розу, подаренную накануне возлюбленным; Королева тихонько вздохнула, так, чтобы не смутить поэтический мир музыки разыгравшегося карнавала - она ждет его)... Эльфы и феи счастливо прыгают по лестнице пушинок, играют на струнках паутинок и передразнивают бабочек; радуясь от души, что их прелестная правительница с ними; конечно же, не догадываясь, отчего она грустить; но вот...
Качелька Королевы вдохновлено закачалась, точно она тоже танцевала, растворяясь в чувстве полета, луны и неги (крошечный лунный дождь целовал ее лицо, она вспоминала о любимом, мысленно он был с ней, девушка с благодарностью ловила дыханием капельки ночи (они подарили ей вспоминание)...
Лунный карнавал шел своим чередом; выдумывая невесомые алмазные замки и скульптуры, волны облаков и синевы, пронизанной разноцветными блесточками и нежным роем лепестков; а она смотрела ввысь, закрыв глаза и с замиранием чувствуя, как кружится в танце любви и дождя...

Гремлин

... Перила лестниц подернуты занавесом мрачного молчания мирка замка, молчаливые струны их молчаливы и глядят в темноту, как будто стараясь скрыть...
Скользящие мутно-светящиеся чуть прозрачные тени пальцев, перебирающих по привычке мелодии, что теперь без слушателя; или тишина гулом заглушает тихое, отдаленное эхо капель, алых и крохотных, беспрестанно падающих в полумраке...
"...Тут он такой густой, скучновато, вернее, привычно..." - мысль крошечной малютки с пушистыми лапками и огромными ушками, глазками, крошечными клыками и голоском самых тонких и волшебных ноток, кажется, до сих пор бродит по лабиринту замка, ища мгновение...
Оно спряталось за топотом маленьких ее ножек - малышка увидела перила лестницы; кроха потянулась лапками к стройным выкованным рядкам, поддерживающий ручку с витками - и они заиграли! Подобно арфе, нежные, воздушные переливы заполнили едва освещенные коридоры, причудливо мерцающие зеркалами; крошка с бусинками глаз тоненько восхищенно пропела: "Тут будет мое королевство!"...
Она забиралась на люстру и, раскачиваясь, одним движением лапок превращала в сказочную флейту, перебирала пухленькими пальчиками с когтями по ступенькам лестницы - и мирок нот задумчивого рояля воцарялся в молчаливых столько веков покоях; постукивая по зеркалам, она вызывала веселый ритм барабанчиков; мелкими статуэтками и деталями доспехов малышка щелкала, подобно кастаньетам...
Порою ее просто вдохновляла уловимая только ею музыка ветра, ритм снега, радуга дыхания дождя - и, закрыв огромные глазки, смешно-умилительно напрягая ротик и щечки, запевала, так красиво, что можно было заслушаться...
"Как прекрасно... Может, я могу подружиться с этим дивным композитором?" - сказал сам себе Фрэнк и свернул с намеченного пути в скучную консерваторию - дух магии звуков замка, наблюдаемым им во время тоскливых иногда занятий из окна, так и манил; юноша храбро-весело поспешил при воспоминаниях, какое вдохновение и наслаждение доставляла ему музыка того странного, казалось бы давно покинутого здания; он открыл дверь...
Однако ни музыкальных инструментов, ни шелеста нотных листов, ни голоса человеческого не было слышно, только тихая мысль арфы и гул; темнота, слабо мерцающие свечи, слабые контуры... Он присмотрелся - пушистый комочек с большими ушками и глазками перебирал лапками по... перилам лестницы!
"Какая ты волшебница!" - невольно прошептал Фрэнк с замиранием сердца, осознавая с приятным страхом, что не может оторвать глаз от черных жемчужинок, ловких лапок и умилительных ушек (как они напоминают его любимую игрушку детства, что была первым слушателем его проб в музыке, первым и самым преданным другом; остро захотелось вернуться в тот неповторимый миг, обнять мягкую сказочную незнакомку. В нерешительности он чуть наклонился и посмотрел ей в глаза пристальнее...
"Я тебе нравлюсь?" - говорила их изумленная застенчивость, плохо скрываемая краснеющими пушинками щечек; лапки ее сами доверчиво потянулись, чтобы обнять, для нее эти слова звучали, как слияние с ее миром, ее музыки, ее сердцем, эта мысль незаметно врезалась в нее, как тень в холод железных оков...
Она слепо вновь посмотрела на них - когти были открыты, в них застряли комочки крыльев и шерсти (она дралась со своими подданными самцами); судорожно капала кровь - бешенность нахлынула на нее, желая перечеркнуть все, все труды, все ласковые движения: ее предал Фрэнк, отчетливо слышала она его ответ: "Ты никогда не станешь моей половинкой, монстр!"; ее лучистый голосок в тот момент рычал самым страшным рокотом; тихие блестинки глаз запалились жгучими огнями; не было ничего, кроме...
"Я чувствую безумие!.. Гремлины напали на мою единственную любовь (да не думай ты о проломанной лире, тоже мне "любовь" - просто проводка для развлечения... И мой крючок - музыка прокляла меня, убила в самое сердце за то, что не захотел быть рабом их королевы... Пушистая малышка... Ха! Твои робкие глаза скрывали безумие, и теперь оно показалось - твои когти раздирали мне грудь, твоя орава кусала и душила меня, хотела испить всю мою кровь... Будет от моей смерти тебе покой и новое новое вдохновение, что ж, пусть..." - утихают конвульсии едва различимых звуков...
Она привычно играла на перилах, откинув паутину, точно перебирая струны арфы, крылатые самцы, превращающие копья и мечи в трубы, густо ревущие, окна в пронзительный синт-инструмент, решетки в громоподобные по звучанию гитары, привычно клацали клыками и когтями, нестройно и разноголосо свистели якобы в такт своим мелодиям; за окном был дождь и туман; на душе ее было приятно, но тревожно, как будто нечто сломало ее прежний мир, а она по инерции продолжала искать и жадно впитывать в себя каждую его частичку: юноша перестал быть для нее просто слушателем, соавтором, ее ушки необычно-взволнованно стали дрожать при каждом звуке его голоса или шагов, могла быть с ним бесконечно и ради его защиты встала под воду, чтобы от ее тела отделились самцы-вояки; она, касаясь лапками предмета и превращая в музыкальный инструмент, представляла себе, что играет вместе с Фрэнком; со страхом любопытства в своих снах подходила к нему все ближе и ближе, и с замиранием в сердечке смотрела на его карие, завораживающие глаза, на его черные волосы, руки, все ближе поднимающие к ее груди...
Постепенно это стало ее жаждой, той музыкой, что, подобно пению гремлина, увлекала в себя, в свою страсть; она стала безразличен управлять самцами, суровее требовать от них выполнения приказов для исполнения его просьб, следить за ним, не спать, ее лапки нашли для себя надоевшим играть музыку; они вспомнили, что мягонькие и могут обнимать, гладить... "Я твоя половинка, не бойся!" - хотела с трудом выговорить их хозяйка (гремлины понимают, но не знают человеческий язык) перед мигом, в котором она полностью откроется Фрэнку, своей мечте...
"Моя мечта, моя радость..." - с трудом вырываются болью вспоминания, причиняющие боль рассудку юноше, когда глаза не хотели видеть сломанную шею, застывшие от ужаса глаза Нелли (то была девушка, журналистка, ей поручили узнать про музыку в заброшенном доме; он не может забыть ее робких серых глаз, светлых локонов, маленькой фигурки и бледного румянца на щечке (она изумленно увидела пушистых существ, некоторые были с крыльями, самое крупненькое просто касалось лапками ветхих перил лестницы - и играла арфа)...
"Я не слышал ее, когда ты была со мной, мне перестала интересовать музыка, я желал только одного - утопать в твоих глазах, Нелли; не бойся меня, ты... Моя половинка!" - играла в душе юноши усыпляющая мелодия, затягивающая в свою эйфорию, когда он только слышал шаги девушки или слышал ее смех (гремлины смешно чихают); и внутри его крепло чувство - он мечтает открыться ей, обнять ее и погладить ее светлые локоны, и...
Она упала на перила, глухие и поддетые паутиной, не веря, что пушистые создания, игравшие так мирно и красиво, которых она гладила и кормила, набросятся на нее, заманив в один час полночи в отдаленный уголок замка, притворившись оглушенными и испуганными; сквозь их скрежет она слышала последние отрывки, уже становившейся призрачной, погружающейся во мрак, реальности: "Ты не заберешь мою половинку!!! Я дарила ему свою душу, а ты просто хлопала смазливо глазками!.. Исчезни!!!"...
Визжала она, некогда приветливо улыбавшаяся ей, осмотревшаяся: с ее когтей капали слезы и кровь Фрэнка (это были точно ее боль, и дрожаще-алыми осколками сметались они в хаос тишины); остатки перьев, сбежавших самцов - она осталась одна, в своем царстве музыки и темного замка, его...
... Перила лестниц подернуты занавесом мрачного молчания мирка, молчаливые струны их молчаливы и глядят в темноту, как будто стараясь скрыть скользящие мутно-светящиеся чуть прозрачные тени пальцев удаляющегося…
…Гремлина...